Талли
Шрифт:
Солнце уже село, остались только фонарики внизу, в сумерках, и звездное небо над их головами.
— Талли… — произнес Джек, заглядывая ей в лицо.
Джек был так близко, что Талли чувствовала на щеке его теплое дыхание. Он был так близко, что она боялась взглянуть на него, встретиться с ним взглядом, боялась, что так высоко в воздухе, куда доносились лишь отголоски играющей внизу музыки, среди мерцающих огоньков, где они были только вдвоем, Джек мог бы поцеловать ее. Однако он сказал только:
— Знаешь, сезон ремонтов подходит к концу.
Она
— Но он не кончается в Калифорнии, — произнесла она чуть слышно.
— Не кончается, — согласился он. — Я так и не покрасил твой дом. Надеюсь, я все же сделаю это следующим летом.
— Да, мы были слишком увлечены игрой в песочек, — вздохнула Талли, любуясь огнями внизу. — Помолчала и добавила: — Когда ты думаешь ехать?
— На этой неделе, — ответил Джек, беря ее за руку.
И ей захотелось заплакать. Но это длилось одно мгновение.
Колесо остановилось. Талли неохотно спустилась на землю, — так жаль было расставаться с дыханием Джека на своей щеке.
Пока они брели через темное поле к стоянке, Талли спросила, о чем Джек говорил с Шейки.
— Если хочешь, я все тебе расскажу, — ответил он, пытаясь разглядеть ее в темноте. Шум ярмарки стихал вдали.
Какое-то время они молчали, потом Талли спросила:
— Шейки сказала мне, что я заблуждаюсь относительно твоих чувств. Скажи мне, это действительно так?
— Да, — ответил он.
Она тихонько рассмеялась.
— Правда?
— Да, — опять повторил он.
— Как же так? — Она улыбнулась и взяла его за руку. — Я вообще не знала, что у тебя они есть.
— Теперь знаешь, — ответил Джек, не глядя на Талли.
Она мягко убрала свою руку с его руки, и весь остаток пути они молчали, пока наконец не приехали к церкви Святого Марка, где Талли оставила свою машину. Джек поцеловал спящего Бумеранга, перекладывая его в «камаро». Выпрямившись, он заглянул ей в лицо, но она отвела глаза. Придвинувшись к ней, он коснулся ладонью ее щеки.
— Спасибо за прекрасное лето, — сказал он мягко, не отнимая руки от ее лица.
Своей ладонью она накрыла его руку.
— Нет, это тебе спасибо. Спасибо за сегодняшний вечер.
Джек сел в машину.
— До свидания, Талли, — сказал он, заводя мотор. — Увидимся на Рождество.
9
Через неделю Талли, собрав все свое мужество, отправилась на кладбище одна. Она купила ножницы и подрезала ветки розового куста, который в последнее время выглядел как-то неряшливо. Потом Талли быстро ушла и не появлялась там в течение месяца.
В следующий раз она пришла туда в октябре. Но не принесла гвоздик. Она купила белые розы. После этого Талли опять стала ходить на кладбище каждое воскресенье, обязательно с букетом роз, хотя белые было найти труднее всего — обычно предлагали розовые или желтые. Вместо того, чтобы класть букет на землю, Талли привязывала его к голым веткам куста.
— Все будет хорошо, Мандолини, — шептала Талли. — Я иду почти по
В октябре у Хедды случился очередной удар, и, хотя он был не очень тяжелым, ее опять пришлось госпитализировать. Если раньше она могла двигать ногами благодаря физиотерапевтическим процедурам, которые оплачивал Робин, то второй удар свел на нет почти все улучшения. Теперь Хедда не могла пользоваться даже своей здоровой рукой. Почти до самого Дня Благодарения Хедда была под капельницей. Робин и Талли навещали ее через день и даже брали с собой маленького Робина повидаться с бабушкой. Но отсутствие Хедды в доме не принесло Талли облегчения. Она не переставала чуять ее запах. Весь первый этаж пропитался запахом Хедды — не помогла даже тщательная уборка, половина дома все равно пахла нашатырем, противно и удручающе.
Когда Хедде стало чуть лучше и она смогла говорить, Робин спросил ее, что можно сделать, чтобы она лучше чувствовала себя в больнице. Хедда ответила:
— Возьмите меня домой.
Талли услышала это и не смогла сдержать вздоха. Она так надеялась, что мать предпочтет остаться под постоянным медицинским наблюдением, окруженная заботой профессиональной сиделки.
Они забрали ее домой на День Благодарения. Пока Хедды не было, Робин покрасил в ее комнате стены и обновил полы. Стало намного опрятнее, и запах почти исчез.
— Робин, ты знаешь, — сказала Талли в один из вечеров, когда Хедда еще была в больнице, — мне кажется, ты можешь слегка умерить свой пыл. Я думаю, Господь Бог уже припас на небесах персонально для тебя отдельное облачко.
Робин заверил ее, что делает это не для того, чтобы заслужить Божью милость.
— Тогда чью же? — спросила Талли.
Робин неодобрительно посмотрел на нее, но только сказал:
— Ты говорила, что хочешь отделать пустые комнаты наверху?
— Я думала, что стоит привести их в порядок. Вполне возможно, нам понадобится одна из этих комнат.
— Зачем? — спросил он, подсаживаясь к ней на кушетку и протягивая чашку чая. На этот раз Талли одарила его неодобрительным взглядом.
— Она нам понадобится под молодняк.
— Ты хочешь понасажать еще растений? Побойся Бога, Талли, их и так вполне достаточно.
Она рассмеялась, но Робин оставался серьезным.
— О, Робин, — сказала Талли, начиная раздражаться. — Ведь у нас может быть еще один малыш.
Мрачно глядя на нее, он сказал:
— Еще один ребенок? Ты сошла с ума?
В начале декабря Талли размышляла, не позвонить ли матери Джека. Так и не решившись на это, она стала заходить в церковь и по субботам, и по воскресеньям.
На работе все шло, как обычно. Даже самые неблагополучные семьи старались забрать детей домой на Рождество. Талли накупила целую кучу игрушек, книжек, одежды для своих подопечных, которым предстояло встретить Рождество без родителей. Она даже уговорила Робина купить для них елку, и они все вместе наряжали ее.