Талли
Шрифт:
— Была суббота. Было уже очень поздно, — начал он. — Ты только что с успехом исполнила один из твоих номеров.
— Полагаю, это значит, что я закончила танцевать на столе?
— Ну-у… да.
«Я хоть была одета? — хотелось спросить Талли. — Какой ужас! Какой стыд!»
— Ты… на тебе… м-м-м… было не слишком много одежды.
Талли совсем спрятала лицо.
— На тебе был узкий топик или что-то в этом роде, и короткая-короткая юбка. И высокие каблуки.
Талли испытала огромное облегчение.
— Потом
— Похоже, я была порядком пьяна.
«Хотелось бы мне быть пьяной сейчас», — подумала Талли.
— Мы все были порядком пьяны, — продолжал Джек, — помню, сколько мы тогда выпили пива. Потом, в середине песни, тот парень ушел и мы танцевали уже вдвоем.
Талли хотелось плакать. Это было ужасное время в ее жизни. Это были безумные, пьяные, выброшенные годы, она тогда пыталась как-то заполнить ужасную пустоту внутри себя и не могла, которые потом пыталась выбросить из памяти, и опять-таки не могла. И вот теперь перед ней сидит человек, Джек, в сущности, чужой ей человек, который отлично помнит ее в то кошмарное время и рассказывает о нем с нежной ностальгией.
— Ну, и как это было? — продолжала задавать вопросы Талли.
— Слишком быстро. 1977 год. Я даже помню ту песню.
— 1977-й? Это, должно быть, «С тобой мне хочется танцевать».
— По правде говоря, это было «Не оставляй меня». Середина песни. Ты меня едва видела, ты много выпила и устала, но ты улыбалась, придвинулась поближе, и что-то сказала. Ты сказала что-то вроде «Гляди-ка, какой застенчивый!»
Талли закрыла лицо руками.
— Ну-ну, Талли, — утешил ее Джек. — Это всего лишь воспоминания.
Талли отняла руки от лица, в голове у нее звучала песня «Пинк Флойд».
«Моментальный снимок в семейном альбоме, папочка, — что еще ты оставил мне? ПАПА! Что еще ты оставил мне?»
— Всего лишь? — переспросила она.
— А как бы ты хотела?
— Да, именно. Но рассказывай дальше. Было что-то еще?
— К несчастью, больше ничего, Ты была очень сексуальной тогда, Талли. Потрясающе сексуальной для такого, как я, семнадцатилетнего пацана. Я просто не представлял, что мне с тобой делать.
— Я была глупой девчонкой и казалась себе ужасно взрослой, — сказала Талли.
— Думаю, иначе и быть не могло, — подтвердил Джек.
— Так я перестала танцевать с тобой?
— Да, и скоро, очень скоро.
«Боже мой! Понимаю ли я, что он хочет сказать?» Она очень любила так танцевать и заглядывать в глаза своим партнерам, в чьих объятиях она кружилась. Но совершенно невероятно, что одна пара их тех глаз наблюдает сейчас за ней. Невероятно!
— Это уже чересчур, — сказала Талли.
— Да, — теперь голос Джека звучал почти так же тихо, как голос Талли. — Я не мог не среагировать на твои прикосновения. Я… Мне было всего семнадцать, я был весь в твоей власти, и ты, конечно, почувствовала мою реакцию. — Джек говорил это и смотрел в сторону, не поворачиваясь к Талли. Она с силой сжала коленями ладони, чувствуя, что они становятся влажными. Талли и сама вся покрылась испариной.
А он продолжал:
— И ты сказала: «Ого, да ты, оказывается, не такой уж застенчивый», — а потом поднялась на носочки и потянулась ко мне губами.
Талли была мокрая, как мышь. Одежда липла к телу. На лбу блестели бусинки пота.
— И я?.. — то ли произнесла, то ли выдохнула она. — Я поцеловала?..
Он грустно улыбнулся и обернулся к ней.
— Вот вопрос, так вопрос. Лучше пусть это будет второй мой секрет.
— Джек, пожалуйста!
— Нет, Талли, — ответил он. — Ты не поцеловала меня. Ты только привстала на носочках, видимо, ожидая, что я наклонюсь к тебе, но я растерялся, и ты убежала от меня к другим поклонникам. Возможно, ты вообще не собиралась целовать меня, просто хотела подразнить. Но ты смеясь убежала прочь, и я никогда не мог забыть этого.
Минуты две они сидели молча. В эти мгновения Талли, как никогда раньше, желала, чтобы Джек Пендел поцеловал ее в губы.
— Что ж, полагаю, ты скоро тронешься в путь, — произнесла наконец Талли.
— Да, в это время года мне не хватает солнца. Поеду искать его. Сан-Диего, Мехико.
— Ты и в Мехико красишь дома? — спросила она, только чтобы не расставаться.
— Я не работаю в Мехико. Там я поклоняюсь солнцу.
— Оно не ослепит тебя после столь длительного отсутствия? Даже в Топике солнце достаточно яркое. Что уж говорить про Мехико.
— Да, но когда я устану от него, я вернусь в Топику. А сейчас здесь станет холодно.
— Да, — Талли скривилась, словно от зубной боли. — Я бы тоже уехала.
— Талли, ты разговариваешь со своей мамой? — спросил Джек.
— Я читаю ей, наливаю чай. Разве это не то же самое?
— Нет, — сказал Джек. — Ты сердишься на нее?
— Только за то, что она так долго живет, — ответила Талли, но, увидев выражение лица Джека, быстро сказала: — Я не сержусь на нее. Просто мы практически не разговариваем.