Талли

Симонс Паулина

— Кто-то же должен там работать. Но меня могут и не взять. Я думаю, Лилиан давно мечтает о чем-нибудь в этом роде. Она дождаться не могла, чтобы я допустила крупный прокол.

— Почему ты так говоришь? — спросил Джек.

— Ну, во-первых, она никогда не ходит на такие освидетельствования. Понимаешь, эти мероприятия нагоняют на нее скуку. Портят настроение. Лилиан любит теорию. Ее не слишком прельщают практические проблемы. Ее ничем не заманить на освидетельствование по спорному случаю, разве что она считает его делом решенным.

— Но она так не думает.

— Она

вообще не думает. Она берет и делает. Она надеялась, что рано или поздно я взорвусь, видя жестокое обращение с детьми. Лилиан отлично знает, что я не могу спокойно смотреть на это. И вот она в приказном порядке требует, чтобы я явилась на освидетельствование, хотя я категорически отказываюсь. Она только ждет конфликта. Она надеялась, что я окажусь в дураках: мамаша плохо себя почувствует или что-то в этом роде. А отец будет защищаться от моих нападок. И вот Слэттери получат детей, а я — выходное пособие.

— Но ты, по-моему, говорила, что мистер Хиллер хорошо относится к тебе.

— Да, он — хорошо. Из-за него меня до сих пор не сожрали. Но все остальные настроены ко мне очень скептически. Зато все в восторге от Лилиан.

— Да кто она такая, эта Лилиан? — возмутился Джек. — Чудовищно, что человек без сердца руководит отделом по опеке над детьми.

Талли понизила голос.

— Никто о ней ничего не знает. Единственное, что нам известно: она не была замужем и у нее нет детей.

— Я тоже никогда не состоял в браке и у меня нет детей. Что это доказывает? — резко бросил Джек.

Талли подняла брови.

— Что у тебя нет души? — предположила Талли.

— Перестань. Будь серьезной.

Брови Талли так и не опустились.

— Перестань, — он улыбнулся и тихонько подтолкнул ее. А Талли вовсе не жаждала говорить с Джеком о Лилиан. Несчастная женщина, у которой даже личной жизни не было. Кому какое до нее дело? Никому, считала Талли, и в этом главная проблема.

Сейчас ее гораздо больше занимало, что Джек сидит рядом с ней на кровати.

— Ты занимаешься черт знает чем, — сказал Джек. — Бросай немедленно и заботься о собственной семье. Ты можешь помочь им. А они не будут взамен бить тебя головой об стену.

— Ты, видно, никогда не встречался с моей мамой, — парировала Талли.

— Теперь не она твоя семья. Твоя семья — это Бумеранг и Робин. Помогай им.

Талли откинулась на подушке.

— Я не знаю, могу ли я помочь даже им, — сказала она, глядя в сторону. — Им так много нужно…

— Как и всем нам, Талли.

Он похлопал ее по руке. Ей очень хотелось, чтобы Джек провел рукой по ее лицу, но он только спросил, обстригли ли ей волосы, когда обрабатывали рану. Она кивнула.

— Не все. Мне выстригли лысое пятно. Противное слово, правда?

— Какое слово? Пятно? — переспросил он.

— Лысая, — улыбнулась Талли.

Джек взъерошил свою густую светлую шевелюру.

— Ты еще слишком молод, — сказала она. — Подожди немного. Как ты думаешь, почему среди мужчин среднего возраста не встречаются блондины?

— Потому что они все седеют, — предположил Джек.

Талли смеялась, ей очень хотелось погладить его по голове.

Вернулась

медсестра и сказала, что Джеку пора идти. Он поднялся и так выразительно взглянул на сестру, что та скрылась за дверью.

— Когда ты вернешься домой? — спросил он.

— Завтра. Робин приедет утром и заберет меня.

— Мне стоит завтра выходить на работу? — спросил он после едва заметной паузы.

— Конечно, почему нет? — сказала Талли, думая: «Он всего лишь красит наш дом. Что мне скрывать?» Но мысль о том, что перед Робином придется притворяться, будто Джек не знает о печальном инциденте с мистером Слэттери, угнетала ее. Притворяться совсем не хотелось. — Приходи в четверг. Так будет лучше.

Он кивнул, положил руку на ее забинтованную голову.

— Надеюсь, тебе скоро станет лучше, Талли.

Она улыбнулась.

— Мне уже лучше.

Ночью она плохо спала, хотя мистер Слэттери почти стерся из ее памяти. Мысли о Джеке мешали ей заснуть.

Через день после того, как Талли вернулась домой, ее навестил мистер Хиллер. Она еще неважно себя чувствовала и быстро устала, но он, казалось, был настроен говорить до бесконечности: о проблемах Канзасского отдела социальной и реабилитационной службы, об их агентстве, о греческой философии, о Лилиан. Наконец, о себе. И еще что-то, ах, да, принципы усыновления и подбор опекунов, и как печально, что Талли в этой работе сталкивается с такими неимоверными трудностями, хотя, конечно, доброе сердце подсказывает ей правильный путь. Тра-та-та… тра-татта…

Он говорил и говорил, а Талли мысленно унеслась в кругосветное путешествие: Азия, Африка и Антарктида. Океаны. Индийский. Тихий. Куда же запропастилась подшивка «Нэшнл джиогрэфик»? Верно, на чердаке, в моих вечных картонках.

— Так какой вывод из всего этого, мистер Хиллер? — поинтересовалась в завершение Талли.

— А вам, как всегда, требуется вывод?

— Ничего мне не требуется, — сердито ответила Талли. — Но я слушаю вас уже час и не могу понять, то ли вы пришли извиниться за Лилиан, то ли отчитать меня. А может, нас обеих?

Мистер Хиллер покачал головой.

— Никого. Я вижу, вы неважно себя чувствуете. В больнице мне сказали, что у вас легкое сотрясение мозга.

— Они так сказали? — удивилась Талли.

«Однажды они сказали мне, что у меня шок. «У вас шок», — сказал мне врач «скорой помощи». Шок. Больница. Шок».

Мистер Хиллер откашлялся.

— Я говорил с вашем мужем. Он утверждает, что вы не намерены возбуждать дело. Это правда?

— Да, это так.

— Хорошо. Должен сказать вам, что Лилиан настаивает на передаче детей Слэттери родителям, но я и доктор Коннели считаем, что человек, против которого возбуждено судебное дело, не имеет права воспитывать детей. В лучшем случае нас обвинили бы в безответственности. В худшем — в преступной халатности. Мы предложили Лилиан пересмотреть свои рекомендации. Она была, мягко говоря, недовольна и грозила уволиться Она считает, что мы приняли вашу сторону.