Талли
Шрифт:
И когда он уже дошел до дверей, она вдруг окликнула его с дивана:
— Джереми, ты ведь говорил, что никогда не уедешь из Канзаса.
И Джереми ответил:
— Ради тебя я оставлю Канзас.
Двадцать шестого марта Талли прогуляла занятия и поехала к Святому Марку. Было около пятнадцати градусов тепла и сильный ветер. Ее черная юбка неистово била по ногам, порыв ветра сорвал солнечные очки. Талли посадила на могиле белые гвоздики, но, очевидно, недостаточно глубоко, и цветы унес ветер. Она вошла в церковь, присела на заднюю скамью в церкви и послушала, как отец
— Иди домой, Талли, иди, — мягко сказал он. — Посмотри на свои руки. Ты сажала цветы? Разве ты не знаешь, что сажать их в это время года — бесполезно?
Она изобразила подобие улыбки.
— Ничего. Спасибо, что прочитали для нее «Бог — мой пастырь».
Отец Маджет положил руку на голову Талли.
— Для тебя, Талли. Я читал для тебя.
Талли прижалась головой к его руке.
— У меня сейчас трудное время, — прошептала она.
— Я знаю, — ласково сказал он. — Но, Талли, ты не одна. Господь пронесет тебя, и в один прекрасный день ты увидишь, что все позади. Нужно жить, Талли. Ты должна прожить свою жизнь.
— Я пытаюсь, — тихо ответила она. — Только не знаю, какой она должна быть — эта жизнь.
После того как он ушел, она еще долго сидела на скамье. Она думала о Робине.
«Моя жизнь — как дом, который был построен слишком быстро и потому неустойчив, — думала она. — Он деревянный, но без фундамента и потому дрожит при каждом порыве ветра. В моем доме сыро и холодно от влажного земляного пола, окна заколочены, а стекла разбиты. Это маленькая иллюзия дома. И ждешь, что он вот-вот рассыплется. Ты даже, готов к тому, что он рассыплется — ведь он шатается уже двадцать лет. Мой дом уже ничем не удивить. И все-таки я постоянно ловлю себя на том, что удивляюсь.
Я никогда не думала и не надеялась, что у меня будет мужчина, тем более двое. Я никогда не ждала и не надеялась, что двое мужчин будут хотеть меня так сильно, что готовы чуть ли не разрушить свои собственные дома, только бы восстановить мой.
Я никогда и думать не могла, что меня засыплют таким количеством предложений, таким количеством обещаний, и с такой настойчивостью. Я никогда не думала, что буду кому-то нужна. Это меня удивляет, и мне страшно. Я даже захотела обратно, в свой старый дом, где холодно и сыро, — единственный дом, который я понимаю и к которому привыкла. Мне стало казаться, что жизнь любого из нас построена на пустом месте — на чем-то нематериальном и не имеющем формы.
Неужели все люди проходят через такое в своих поисках? Как они выдерживают? Я не могу.
Я не рассказала Робину про то, как Джереми искал мой разрушенный дом. Я чувствую себя виноватой, вина придавила мне грудь, как будто на ней сидит толстый попугай и кричит мне в лицо о моих поступках: «Что? Опять с Робином? Как удобно! Не забудь умыть руки, когда покончишь с ним! Как удобно! Не забудь посмотреть в календарь. Не забудь, как выглядит Джереми! Ну до чего ж удобно! Почему ты не скажешь Робину, что вы с Джереми вместе уезжаете в Калифорнию? Поступи, наконец, честно. Скажи ему, наберись мужества и позволь ему возненавидеть тебя. Скажи
Надеюсь, что придет время и я буду знать, как поступить. Надеюсь, что, пройдя через это, я не оглянусь назад. Потому что сейчас у меня такое чувство, будто я — принадлежность этого трейлера. Будто я как Трейси Скотт. Будто мне следовало бы быть Трейси Скотт».
К середине апреля видеться с Робином по выходным и с Джереми — в будни стало для Талли слишком большим испытанием. Она вернула Робину кольцо.
— О, нет, пожалуйста. Почему, Талли?
— Робин, я просто не могу так больше.
— Что не можешь? Ты говорила, что больше не будешь с ним встречаться.
Талли, чувствуя себя смущенной и виноватой, сказала:
— Робин, я знаю, но ты всю неделю работаешь, а я всю неделю вижу его на занятиях, и это просто…
— Что просто? Что просто? Талли, я говорил тебе, что перееду сюда. Позволь мне купить тебе тот дом.
Она дотронулась до его щеки.
— Робин, ты такой хороший. Лучше, чем я заслуживаю.
— Раз так, позволь мне сделать тебя счастливой. Позволь мне купить тебе тот дом.
Талли вздохнула и улыбнулась.
— Робин, ты все еще не отказался от этой мысли?
Он нежно смотрел на нее.
Покачав головой, Талли слезла с дивана и подошла к окну. Она тихо стояла и смотрела на магазин запчастей напротив.
— Робин, ну как ты не поймешь, я хочу уехать отсюда. Я хочу в Калифорнию. Пока у меня не было такой возможности. Мешали разные обстоятельства. Но я уеду. Я не хочу, чтобы вся моя жизнь прошла здесь.
— Здесь твой дом. Этот город не хуже любого другого, Так же, как и дом на Техас-стрит.
Талли опять покачала головой.
— Здесь не дом. Дом — в Роще.
Робин тоже встал и подошел к ней.
— Забудь ты эту Рощу, ради Бога. Ты не живешь там уже два года и никогда больше не будешь там жить. Забудь о ней. Все ушло.
— Это ты так думаешь, — сказала Талли. — Ничего не ушло. Я, выглядывая в окно, всякий раз жду, что увижу автомагистраль.
— А вместо нее ты видишь железную дорогу. Намного лучше, нечего сказать.
Талли помолчала.
— Мне опять звонил доктор Рубен. Вернее, он поручил это медсестре, она посмелее. Она сказала, что мою мать вот-вот переведут в Мэннингер, в отделение для хроников, и что она все время спрашивает обо мне. Они хотели знать, не передумала ли я.
Робин напряженно застыл рядом с ней.
— И что, ты? Ты не передумала?
Талли удивленно взглянула на него.
— Нет, — ответила она. — Ты же знаешь, что нет. И ты сам только что сказал, что Роща навсегда осталась в прошлом.
— Я знаю, знаю, — быстро сказал он. — Я просто спросил.
Талли продолжала.
— «Желаю вам всего хорошего», — сказала я сестре на прощание. И все. Надеюсь, они переведут ее и оставят меня в покое.
Робин заговорил, не в состоянии заставить себя смотреть на Талли.