Там, где цветёт папоротник
Шрифт:
– Этакое ты своей змеице делай, – Марун снова закипел, сжал кулаки, глядя на Горыныча.
– Перестань, Марун, – Любомира скользнула между мужиками, вот-вот готовыми снова кинуться в драку. – Верно Горыня говорит, мы тут гости и должны вести себя подобающе.
– Это где ж такое прописано, что гости должны с хозяевами непременно миловаться? – охотник продолжал сердито пыхтеть, но Змей только лукаво стрельнул глазами в Любомиру и не ответил ему.
И тут до носа Любомиры
– Мне чудится, или впрямь пирогами пахнет? – ведьмочка сглотнула.
Охотник принюхался:
– Пахнет хлебом, это верно. Неужто у вас тут и хлеб пекут, а, Змей?
Горыныч исподлобья глянул на охотника:
– Пекут. Что ж мы, нелюди какие?
– А то будто бы люди? – охотник насупился в ответ, и Любомира снова поспешила его задобрить, погладила по плечу:
– Так вкусно пахнет. Нельзя ли нам заглянуть на минуточку туда, где хозяйка хлеб печет?
– А чего бы и не заглянуть? – Горыня снова расплылся в улыбке. – Идем, краса моя, пирожком тебя угощу, – и протянул Любомире руку.
А ведьмочка растерялась. Снова сглотнула, покосилась на Маруна – охотник стоял злой, скрипя зубами. А Горыня улыбался, да так лучезарно, словно солнышко, которого в Нави отродясь не бывало. И ведьмочка сдалась. И взяла протянутую руку Змея:
– Идем.
И такая у Змея оказалась хорошая рука, крепкая да гладкая. И сразу Любомире стало покойно и хорошо. Вокруг такая ведь красотища: птички пестрые щебечут, в воздухе ароматы дивные, да еще и пирогами пахнет.
– А с чем пироги?
– А с чем захочешь, краса моя, с тем и будут, – Горыныч самолюбиво ухмыльнулся.
– Любомира, нам нельзя ведь местную пищу есть, – Марун окликнул суженую, но она его уже не услышала: прижалась к боку Змея, да так и пошла с ним на аромат свежего хлеба.
Глава 12. Хлеб всему голова
– Стой, Любомира! – Марун еще раз окликнул ведьмочку, но та лишь чуть головой повела:
– Идем, Марун. Я страсть, как есть хочу, да и ты, верно, голоден.
– У меня припасы с собой есть, – охотник шагнул следом, достав из котомки краюху хлеба и показав ее Любомире, но она больше не оборачивалась.
Скрипнув зубами, мужчина пошел следом:
– Вот, ведь ведьма бедовая, то на Калинов мост ее несет, то со Змеем на обед…
– А ты не ворчи теперь, оборотник, – Котофей Тимофеевич тоже трусил следом. – Следить надо было лучше за девицей своей, а теперь Горыныча от нее так просто не отгонишь. Он на девичью красу страсть как падок.
– Ворожба?.. – Марун протянул, исподлобья глядя на идущую впереди пару.
– Да и нет, – котик протянул певуче. – Не всякую девицу приворожить можно, только ту, чье сердце открыто.
– Видать, и впрямь я ей не люб, раз Змеева ворожба в благодатную почву упала, – Марун насупился еще сильнее.
–
– Да, как же ее теперь выручить, коли она сама, по своей воле со Змеем ушла?
– Ты не давай ей пирога из печки отведать, а то ведь и вправду останется она здесь Змеевой невестой, – котик смотрел на Маруна, не мигая, словно просвечивая своими огромными зелеными глазищами.
Охотник только кивнул в ответ.
А Любомира, сама не заметив, как, уже держала Змея под руку, прижавшись к нему, точно к суженому. И так ей было легко и волнительно от этого, как не было даже перед купальским костром, когда они с Маруном вместе прыгать через него собирались. И запах в воздухе витал соблазнительный, теплый, сытный.
И от Змея тоже запах шел, нездешний, странный. От поселковых мужиков к вечеру потом разит, от Катая – коровами, от кузнеца – горьким дымом, от охотника… и вовсе чем-то странным. А этот запах, свежий, цветочный, он щекотал ей ноздри, свивался в груди сладким колобком, делал тело таким легким, словно облачко. Казалось, еще вздох, и ведьмочка оторвется от земли. Любомира ткнулась носом в плечо Змея, вдохнула глубоко. Хотелось ей, чтобы этот запах заполнил ее всю.
– Ты меня только не ешь, Любомира, – Горыныч усмехнулся, – дождись пирогов. Почти пришли уже, вон она печка виднеется в зарослях.
И вправду среди кудрявых крон и разноцветных стволов показался белоснежный печкин бок. Таких печек Любомира ни разу в жизни не видывала: огромная, с избу размером, ладная, ни щербины на ней ни единой не было, ни копоти – белая, чистая, словно только что побеленная. И запах свежего хлеба стал настолько соблазнителен, что хотелось есть сам воздух, в котором он витал.
Любомира выпустила руку Змея, чем вызвала досаду на его красивом лице, и первей него подбежала к печке. Огляделась, чем бы прихватить горячую заслонку.
– Как бы открыть ее? – ведьмочка вопросительно покосилась на спутников.
– А тебе разрешал кто, открывать что ли? – невесть откуда прозвучавший голос заставил Любомиру вздрогнуть. Она принялась озираться. – Чего головой вертишь? Это я с тобой разговариваю.
– Кто это – я? – Любомира недоверчиво уставилась на печь. Казалось, что голос шел прямо из-за заслонки.
– Правильно глядишь, я – это я. Ты зачем за заслонку хватаешься? Чего тебе там надобно?
– Так… – Любомира потерялась, – пирожки у вас там… наверное. Вот я и подумала, что мне можно взять кусочек. Один, – она сложила ладони перед грудью, просительно глядя на печку.
– Не здешняя ты, – печка ответила строго голосом, подозрительно напоминавшим Ягиню, – нельзя тебе мои пирожки пробовать. Или ты остаться здесь захотела?
– Нет… – Любомира смущенно отступила от печки. – Мне домой надобно, братец меня ждет…