Там, где цветёт папоротник
Шрифт:
Марун медленно повернулся к девушке. Проговорил через силу:
– Не нужно нам было с тобой через костер тогда прыгать. Моя вина, не устоял я перед твоими чарами. И вот как оно все теперь вышло. И сам не ам, и вам не дам… – охотник махнул рукой и собрался уже снова отвернуться, но Любомира схватила его за руку.
Спросила строго:
– Отвечай, Марун Северный Ветер, люба или нет. Если нет, то простимся с тобой прямо тут. Оставайся навек в царстве Нави, лей слезы по своей Марьяне. А я пойду к Ягине на болота, возьму в мужья водяного или лешего, а то и
– Люба моя… – Марун не выдержал, сгреб Любомиру в охапку, прижал к себе крепко-крепко. – Да, я как только увидел твои глаза зеленые, так сразу разум потерял. Все убеждал себя не ломать жизнь девчонки молодой. Ну, зачем, скажи, тебе старый бобыль, сам собою проклятый, в медвежью шкуру облаченный? Но после того как увидел, как ты в Белояре купалась, я и вовсе дурной стал. Люба ты мне, Любомира, пуще жизни, краса моя ненаглядная…
– Даже пуще Марьяны? – Любомира спросила негромко, прижавшись щекой к плечу охотника.
Марун чуть помедлил:
– Нет больше моей Марьяны, только тень от нее осталась. И от меня теперь тоже – только тень. А тебе жить дальше надобно, под солнышком ясным бегать. Целая жизнь у тебя впереди, долгая и счастливая.
– Только с тобой она будет счастливая, – Любомира отстранилась от суженого, посмотрела на него очень серьезно и спокойно.
И Марун ничего не смог ответить ей на этот взгляд. Просто наклонился и поцеловал – в губы. Бережно и ласково, не дерзко и не грубо. Словно два мотылька крылышками переплелись.
– Люба моя… – снова повторил, на миг оторвавшись от алых губ ведьмочки.
– Любый мой, – она прошептала в ответ, тут же потянувшись за новым поцелуем.
Так они и миловались, забыв про время, про возможную погоню, не в силах друг от дружки оторваться. Борода Маруна чуть щекотала щеки Любомиры, и было оттого ей так уютно и покойно. И она гладила его лицо рукой, чтобы лишний раз коснуться, приласкать…
– Совет да любовь, – произнесший это красивый голос был спокоен, но ведьмочка и охотник оба вздрогнули, заозирались, и Марун еще крепче прижал к себе Любомиру, готовый защищать ее от любой напасти.
Мара только улыбнулась:
– Ну, чего смотрите? Нет здесь ни Кощея, ни Горыни. Они по всему дворцу за баюном гоняются.
– Матушка, прости меня, – Любомира потупилась, – не пойду я за Горыню, разве что силой меня батюшка к этому принудит.
– Не городи глупостей, ни к чему он тебя силой принуждать не будет, – Мара проговорила строго. Перевела взгляд на оборотня:
– Вижу, смел ты и находчив, Марун Северный Ветер. Любишь дочь-то мою? – улыбнулась, и в глазах ее заплясали озорные лучики.
– Больше жизни, вот только… – Марун на миг замялся, – нет у меня больше этой жизни. Всю ее в Нави порастратил.
??????????????????????????
– Раз любишь, так бери ее в жены. Даю тебе на то свое материнское благословение, – вновь взгляд Мары стал строг.
–
– Кто его спрашивать-то будет? – Мара улыбнулась. – Чай, я пока что царица мира мертвых, я сама тебя выпущу. Только вот держит тебя здесь другая ниточка, Марун Северный Ветер.
Любомира вопросительно глянула на суженого, нахмурилась. А Мара продолжала:
– Марьяну тебе и вправду навестить надобно. Попрощаться.
Словно извиняясь, Марун посмотрел на Любомиру, ожидая ее негодования, но ведьмочка только улыбнулась немного грустно, погладила его по руке:
– Идем, Марун, попрощаемся по-людски. И ей это надобно, и тебе тоже.
И в тот же миг оказались они на холме возле деревеньки, где души неприкаянные обретались.
***
Как и в прошлый раз, деревенька была скорбна и молчалива. Тихонько несла свои скудные воды речка-переплюйка. Обитатели поселка отворачивались от незваных гостей, отходили в стороны, только бы лишний раз не встречаться с живыми. Бередила живая кровь в них беспокойство о смертной жизни, которой они лишились, будила воспоминания смутные. А Мара шла меж людей-теней, время от времени касаясь их кончиками пальцев, возвращая им отданные Живодреву глаза и руки, чтобы хоть немного облегчить участь узников Нави.
– Жуткое место, – Любомира жалась к Маруну.
– Мы здесь ненадолго. – Мара указала на яблоневый сад, – Вон она, твоя Марьяна, охотник.
Все также женщина с простым открытым лицом и распущенной косой собирала яблоки в большую корзину. А корзинка все не наполнялась.
– Отпусти ее, Марун, – Мара повернулась к охотнику с просьбой в глазах. – Не мучай ее душу, пусть плывет в пресветлый Ирий. Авось, когда-нибудь еще вы и встретитесь. РОдные души так просто друг дружку не теряют.
А охотник стоял молча, сжав зубы, не зная, куда взгляд девать. Мара продолжала:
– Понимаю, непросто тебе. Так, давай я тебе подсоблю. Ребеночек ведь у вас с Марьяной был.
– Был, – оборотень чуть кивнул. – Украли его дикие звери из колыбельки…
– Верно, украли. Только не звери, – видя удивление на лицах спутников, Мара улыбнулась. – Ягиня, матушка моя, забрала его. Выкормила, выходила и…
Едва успела Любомира вцепиться в плечи Маруна, удержав его на месте. Охотник сжал кулаки, шагнул к Маре, угрожающе сверкая глазами.
– Но-но, Северный Ветер, ты нутро-то свое медвежье припрячь покамест, – Мара проговорила строго.
Марун стал, как вкопанный, но смотрел исподлобья, скрипя зубами:
– Заигрались, я смотрю, вы тут чужими детками. Словно яблоки их туда-сюда бросаете. Где мой сын?
– Не дерзи мне, оборотник, – Мара вскинула подбородок, – а то как передумаю за тебя свою дочь выдавать. У Ягини сейчас твой сын, гусей-лебедей гоняет, сестрицу ждет, хоть и не сестрица она ему вовсе.
– Василёчек… – Любомира только и смогла выговорить, глядя на мать огромными зелеными глазами.