Там, где хочешь
Шрифт:
— Вот только вы что-то не то съели, не до вопросов стало.
Засмеялись.
— Уточню: это «что-то» он съел один. — Сунул руку в карман, достал бумажный носовой платок. — Меня Ноэль зовут. Ноэль, как праздник. Я родился в Рождество.
Праздник Рождества по-французски — “Noe# l”. Но есть и имя такое. «Ноэль, как праздник» — звонко прозвучало.
— Я Марина.
— Марина? — Ноэль не донес платок до носа. — Вы русская? Моя дочь тоже русская, наполовину.
—
— Марина, совпадений не бывает, есть закономерности, которые мы не умеем вычислить. Будто вы не знаете.
Подняла глаза:
— Знаю.
16
На этом «знаю» что-то щелкнуло, как если бы ключ в замке повернулся. Нет, совпадений не бывает, случайные встречи неслучайны, разверни трубочку ушей и услышишь шепот мироздания. А разве случаен был дождь промозглым вечером, когда ты промочила ноги и потому вернулась домой раньше, чем мама заметила опрокинутую котом вазу? Красные цветы на паркете заворожили, ты достала альбом — осторожно, чтобы не спугнуть саму себя. Ведь уже месяц как не рисуется, у тебя кризис, пусто внутри. И вдруг полно стало. Наутро ты распахнула альбом — получилось ли? — да! здорово! И от этого радость, ты выходишь из дома, ты улыбаешься, у тебя живые глаза. «Тойота» с правым рулем едет навстречу вдоль тротуара, тормозит: «Вас подбросить?» — «Вам же в другую сторону». — «Развернусь!» Так и познакомились с Вадимом. И было столько хорошего. А не случись в Новочебоксарске дождь, не поехала бы Марина Воронцова учиться на деньги этого Вадима, не встретила бы своего Дениса, не бродила бы по улочкам со сказочными названиями и сейчас не сидела бы напротив человека, который говорит ее словами.
Корто ничего этого не понимал. Комментировал: «У каждого психа своя программа».
Произнесла «знаю», и зазвонил телефон. Марьон.
— Простите…
Марьон отучилась год и исчезла. Так и выяснилось: не были они подругами. Теперь ей книги понадобились, забытые у Воробушка.
— Альберто дома никогда нет. Дай мне его мобильный.
— Не иначе как Катя его в подвал выселила…
Марьон хмыкнула:
— Незадача. В подвале мобила наверняка не ловит.
Ноэль начал дрейфовать к выходу. Но Марьон записала номер и попрощалась.
— Может, вы поняли — друг неосмотрительно женился…
Отошел от двери:
— Ну, с кем не бывало. А ваша подруга…
— Она мне не подруга.
Откровения с посторонним иной раз позволяют от занозы избавиться.
— Она… она мне много помогала, и я хотела тоже что-то для нее делать. Но она сильная, не нуждается ни в ком. Не сумела я с ней сблизиться. Хотя мечтала быть на нее похожей.
— Надо быть похожей на себя. — Ноэль смотрел в глаза, и Марина заметила — у него теплый взгляд. — Но это труднее всего.
— Да… — Марина помолчала. — Знаете, я пыталась… не только с ней пыталась сойтись здесь. Но они другие, француженки. А вот я как-то
Ноэль улыбнулся:
— Говорят, итальянцы — это комическая копия русских, а русские — трагическая копия итальянцев.
С ним легко, но это не поверхностная французская легкость. Может, дело во взгляде — не оценивающем, просто теплом.
И вдруг все разбилось. Вошли двое, он и она, пузатые, в футболках и хлопковых штанах. С тремя большими чемоданами на колесиках.
— Hi, we’ve got a room reserved, name should be Weatherman.
Ноэль посмотрел на часы:
— Уже полночь. Я пойду…
Марина кивнула, и Ноэль взялся за ручку двери. Странно так — раз, и ушел на полуслове.
— Give me a second.
Спустилась из-за стойки, обошла пузатых.
— Спасибо.
— За что? Я опять вам спать не даю.
— Тут поспишь, — оглянулась на пузатых, листавших рекламные проспекты. — Спасибо. С вами удивительно легко.
Ноэль улыбнулся, потянул дверь на себя:
— Может, потому, что я итальянец?
17
— Корто, мы никуда не ходим. Ты загипнотизирован компьютером.
Вешал на стену фотографию гигантской черепахи: у Тибидоха на халяву распечатал в большом формате на глянцевой бумаге. Кнопки туго входили.
— Корто! Даже не слушаешь!
Последняя кнопка легко вошла почему-то.
— Это самая старая тортила в мире.
— Давай пойдем куда-нибудь. Я или в отеле торчу, или дома отсыпаюсь. Зачем только училась?
— Наверно, чтобы «сежурку» продлевать.
— А что мне оставалось делать?
— Тортила сдохла в Калькуттском зоопарке пять месяцев назад. Ей было двести пятьдесят пять лет.
Здоровенная тварь. Панцирь похож на каску пехотинца, полгода совавшего голову в пекло.
— Ее звали Адвайтия, в переводе — Единственная.
Маринка начала комедию ломать — улеглась на кровать, отвернулась.
— Тебе плевать на меня, Корто.
— Да ты что! Ты ж моя Адвайтия…
Живо оглянулась:
— Не нашел ничего лучше, чем сравнить со сдохшей уродской черепахой!
— Я ж в том смысле, что — Единственная. Чувство юмора отшибло?
Опять отвернулась.
— Мы пойдем куда-нибудь сегодня или нет?
— Куда ты собралась?
— Не знаю. Вон из дома.
Что она забыла в пыльном городе среди бела дня, по августовской жаре?
— Когда будешь знать, донеси информацию. А мне для Тибидоха надо кое-что сделать. Да, и учитывай, что у меня в машине кондиционера нет.
Передразнила:
— «У меня в машине»! «У меня в квартире»!
— Ну да. Машина существовала до твоего появления. — Хмыкнул. — Квартира тоже.