Там, где хочешь
Шрифт:
Скосишь глаза — и видишь, как на карликовом лифте приезжают из кухни блюда — салаты, сэндвичи, но чаще десерты: худой мальчишка в белой рубашке с закатанными рукавами с силой тянет вниз задвижку, достает из лифта пирожные — слоеные, политые сиропом, с лепестками роз, усыпанные орешками, обложенные блестящими дольками консервированных абрикосов, ягодами малины или клубники… Ноэль закрывает лицо руками: «Сейчас сорвусь… толстеть так толстеть!» Марина улыбается.
— Твою дочку как зовут?
— Клелия. Ей скоро пять.
— Клелия?!
— Так девушку
— А я… — Марина перебила саму себя. — А сколько тебе было, когда она родилась?
— Это окружной способ узнать мой возраст? Тридцать семь, вот и считай. А у тебя есть ребенок? Впрочем, какой ребенок в твои восемнадцать…
Опять прозвучало без Денисовой насмешки.
— Не льсти, я же знаю, что выгляжу на все девятнадцать… — Посмеялись. — Мне тридцать три. Ребенка у меня никто не просит.
Ноэль положил ложку на блюдце рядом с фужером, отодвинул их.
— Ты хотела бы, чтобы — просили?
— Думаю, любая женщина хочет, — Марина опустила глаза. Она зачем-то говорит этому чужому человеку что-то очень интимное. — Я делаю вид, что мне все равно. Что я тоже не хочу!
Ноэль смотрел на нее, она вертела в руках салфетку.
— Марина, а твой друг…
— Я замужем.
Подняла глаза, натолкнулась на пристальный взгляд. Ноэль откинулся на спинку стула, запустил пятерню в волосы:
— Меня не касается, но радости в тебе… маловато.
— Это потому, что я сейчас на метро опоздаю.
— Поехали. — Положил на блюдце двадцать евро. — И «макароны» не забудь.
23
Выглянул в окно — дождь? — и тут серебристая БМВ подъехала, встала под фонарем. Такой тачки здесь ни у кого нет, она, новая, штук шестьдесят стоит, — кого-то до дома подбросили. Любопытно: никто из нее не вышел.
Досмотрел фильм, спать собрался; в окно выглянул: все моросит. А «бэшка» так и стоит. Никак длинноногая марокканка с десятого этажа подцепила денежный мешок. Эх, неровен час — побьют машинку ее хахалю.
24
— Дома свет погас.
— Пойдешь?
Морось лежит на лобовом стекле легким налетом, позолоченным светом фонаря.
— Ты недорассказал…
— Ну, суд был, все стандартно. Клелия раз в неделю у моих родителей ночует, плюс через выходные она у них. Привозит-отвозит мой отец, я ее мать видеть не могу.
— Думала, у тебя семья…
— Я похож на семейного? Бледный очень?
Марина засмеялась, прикусила губу:
— Ноэль… а если бы не бумаги Львенка, ты бы позвонил?
Пожал плечом.
— Нет. А надо было бы?
Верно. Ему она зачем. Это ей — посопеть в тепле, которое он генерирует, выпрашивать не приходится. Сейчас уедет, и всё.
25
Проснулась: Денис сидел на своем разлюбимом сайте, запрещенном в Казахстане, “evrazia.org”, и читал гадости про родину. Надкусил фисташковый «макарон»:
— Он тебя в “Ladur'ee”водил?
(Ночью доложила, что к чему, вкратце.)
— На «Елисее»? Декор в стиле Наполеона Третьего и пирожные, от которых наступает мгновенное ожирение? Этому салону всего десять лет. Лучше бы отвел на рю Руаяль.
— А там что? — Марина садится на кровати.
— Там самый первый чайный салон. — Денис тряхнул коробкой с «макаронами»: — Видишь дату 1862? Господин Лядюрэ начал с простой булочной, но вовремя учуял народную любовь к десерту. А Жюль Шерэ сей храм чревоугодия расписал. Ты в курсе, кто такой Жюль Шерэ?
Марина кивнула.
— Что-то ты неуверенно… художница! Ну Шерэ, Шерэ, пионер афишного дела — рисовал для «Мулен Руж», кафе… у него всегда разнузданная дамца ноги кажет, ее еще «шереткой» прозвали. Если не ноги, то сиськи кажет непременно.
Денис выудил афишку из Интернета: мамзель в декольте, шляпе с пером и черных чулках размахивает бутылкой и рюмкой. Рядом выгнул спину белый, плохо кормленый кот. Надпись: “QUINQUINA DUBONNET”.
— Сикстинская капелла не давала «афишнику» Шерэ покоя, и он оторвался на кондитерской, расписав потолок ангелочками в поварских колпаках.
Марина заглянула в чайник. Так и есть: воду только себе вскипятил.
— Корто, а почему тыменя туда не сводил?
— Я что, идиот, за этодвадцатку отдавать?
«Это» — «макароны», фирменные пирожные “Ladur'ee”. Хрустящая корочка — сверху, хрустящая — снизу, а внутри начинка. Сдавишь, чтобы начинка высунулась, и можно было ее языком по кругу — но нет, корочка хрупкая, ломается. С Ноэлем тренировались, без толку. Он купил два десятка: черный шоколад и фисташковое, бледно-зеленое; половину слопали в машине. Не так, чтобы это было что-то особенное.
— Кстати, твой Буратино засветил вчера свою «бэшку» под фонарем.
— С чего это он — Буратино?
— Богатенький. Пятерка у него? Семерка?
— Пятерка. Есть разница?..
Разница есть. Но совсем в другом.
26
Адила назавтра тоже работала. В двадцать лет можно и помаяться тревожным сном пять ночей подряд.
Их трое — несущих вахту в отеле «Акация»: Марина, Адила и Бенжамен, разгильдяй — любит позвонить в последний момент и попросить подменить. Он по ночам не спит: не хочется. Хозяйка к нему благоволит, несмотря на то что он забывает по утрам сложить полотенца, не расстается с наушниками (клиент уже головой в дверь бьется, Бен не слышит, знай подпевает Каложеро: “En apesanteu-u-ur!”), и еще к нему дружки ходят, когда клиенты улягутся. Нашли идеальное место, где с косяками не запалят. Бен хорошенький — кудряшки, глазки, при этом боксом занимается, накачанный в меру. Хоть у хозяйки и отцвели уж давно хризантемы в саду, но мальчики ей продолжают нравиться.