Там, где хочешь
Шрифт:
Марина смотрела, как вертится карусель. За пожарной машиной крутился танк, за ним — слон, за слоном — летающая тарелка, за тарелкой — карета. Моделька мира.
— Вот он мне и предложил.
Из тьмы кареты глядели два скучающих личика. На лошади подпрыгивала девчушка, дергала за вожжи и радостно пищала: «Юппи! Юппи!»
— Он знает о существовании Дениса?
— Ну да. Обещал взять мне отдельную комнату в отеле.
— Еще и оплачивает поездку?
Карусель крутилась все медленнее; остановилась.
— Марин… а ты не думала… может, он маньяк?
Родители набежали, похватали чад. Те двое,
— Маньяк?! — Марина фыркнула, повозила мыском туфли по дорожке. — Я бы там рисовала. Восходы-закаты, море, камни. Ксень, я же ничего не вижу.
— Вы ведь в Марокко были!
Выбрались на неделю. Но Ксеньке и такое — событие. Франсуа перешел в режим жесткой экономии (две нахлебницы). А Ксеня не жалуется. Это только Корто считает, что она норовит «Овоща ощипать».
— Марин, я боюсь за тебя.
Ровным голосом сказала, но — чувствуется: небезразлично. Бабской зависти в ней — ни на копейку. Отсутствие шансов самой смотаться к солнышку не вызывает жажды перекрыть подруге кислород. Когда Марина впервые услышала этот спокойный голос — сразу ощущение появилось: настоящая.
— Ксень, тут ничего такого…
— Пусть. Но ты видела мужика, готового отпустить свою женщину с другим?
— Если он проповедует свободу и доверие…
Ксения улыбнулась:
— Денис — доверие?
«Променять бы на чудо мне кота на коленях» —вот Ноэль и предложил чудо. Карусель начала раскручиваться. Марина смотрела на нее не отрываясь.
— Ну значит, я никуда не поеду. Буду все выходные в отеле ключи выдавать.
Ксения достала телефон, стала искать номер дочери.
— Ты поедешь. И сломаешь то, что три года строила. — Нажала на клавишу набора. — Может, тебе и правда пора все сломать.
31
Ноэль не появлялся который день. Не вязалось это с предложением лететь на Сицилию. Но с другой стороны, как сказать Денису? Ляпнуть: «Я тут отлучусь на уик-энд с богатым красавчиком»?
Нет, красавчиком Ноэля не назовешь, но он приятный. Невысокий, крепкий, черные волосы вьющиеся, глаза живые, блестящие, темные. Именно это притягивает в нем — глаза. И улыбка. Вспоминаешь — перестаешь обижаться. Сама готова позвонить. Тем более что в отеле тихо, скучно и… ну, в общем, хочется позвонить.
32
Собрался пробежаться — нет плеера. Набрал Маринке — слышно: ни в каком она не в отеле. Вилкой кто-то в тарелку долбит, голосов жужжанье. Пришлось ей признаться, что Буратино пригласил отужинать, в «Акации» Крокадила подменяет. Понятно, заранее сговорились — у местных подобные «внезапности» не в чести. В известность не поставила, видно, исходя из принципа «меньше солдат знает, лучше спит».
Итальянец что-то слишком активен. Официальная версия — им общаться интересно. Маринке за тридцать перевалило, а она до сих пор в толк не возьмет, что у мужиков всё — бутербродом: если начальнику нравится, как баба работает, он не может не попытаться уложить ее в постель, коли она не тортила. И если мужику приятно с женщиной разговаривать, он обязательно постарается с ней переспать. Если ему хоть
Маринка, пожалуй, вряд ли что-то замышляет. Это у нее так, метания художницы. Ей, в принципе, положено. Похоже, буря в стакане воды не за горами.
33
Адила приехала подменить, долг платежом красен. Ноэль уже ждал: стоял у машины, улыбался. Радость и легкое волнение. Обида растаяла: он искренне обрадовался звонку. Работы полно, но приехал.
Опять отправились в “Ladur'ee”на Елисейские.
По дороге позвонил, заказал столик:
— На девять… ужин. На имя Ноэль. Ноэль, как праздник.
И правда похоже на праздник.
Распахнул дверцу машины, подождал, пока села, захлопнул — Корто никогда так… И снова — запах кожаных сидений. Нет, это не запах денег, это запах праздника.
34
Тихо в гостинице, но не спится. Полтретьего. Ноэль ушел час назад.
Отвыкла она от этого. С Вадимом ходили по дорогим ресторанам — когда в Казань ездили или в Нижний Новгород. Или — в Москву: квартиру выбирали. Правда, к кулинарным изыскам Марина относилась прохладно — мама готовила вкусно и просто, что еще надо. Вот и здесь: принесли гребешки Сен-Жак — тонкие ломтики, политы соком лайма, сырые, как оказалось; к ним — зерна граната. Ноэль пояснил, что от лайма гребешки доходят до кондиции, можно в рот отправлять без опаски. Но удовольствия мало. После была рыба «шевалье» с соком горького апельсина и свекольным пюре. Посмотрела в словаре — «голец». Слова такого и по-русски не знала. Счет принесли на сотню — а стоило того?
Наверно, стоило. Стоили похожие на театральный занавес портьеры на окнах, стулья под старину, обитые мягкой тканью — приятно по ней ладонью провести; стоили вычурные люстры, позолота, скатерти из тяжелой материи. Разглядывала людей в зале, думала — чем они живут, часто ли здесь бывают, что чувствуют, приходя сюда: замечают ли это великолепие или уже нет?
Это как с Парижем — до сих пор к нему не привыкла. Глаз по-прежнему терялся в чугунной вышивке балконов, боялся вглядываться в гаргулий на соборах, удивлялся, скользя по крышам и натыкаясь на освещенные слуховые окошки — живет ведь кто-то там, в тесноте, в обиде… и по-детски радовался, ныряя в загадочное нутро лавки букиниста. Поразило, когда услышала от покупательницы в книжнике: «За два года я город перестала замечать, хотя поначалу нравилось!»
Торопились отпустить Адилу. По дороге Ноэль рассказывал, как двадцать лет назад открыл фирму. Учебу бросил, выбрав метод проб и ошибок. Разработал программу, которую теперь продает. У него десять человек работают. Недавно уволил менеджера по продажам, дармоеда. Тот знал, к чему дело идет, и не скрываясь раскладывал пасьянсы на компьютере.
Все это было мило, но не для того она ему позвонила.
И на подъезде к отелю спросила — у тебя немного времени есть?
Когда танцующая фигурка Адилы скрылась за углом, Марина помахала машине, стоявшей на другой стороне улицы.