Там, где хочешь
Шрифт:
Через полчаса Маринке надоело корчить обиженную, и она ушла к себе за аквариум, что-то там рисовала, делом занялась. Потом ей позвонила Ксения — сеанс связи на полтора часа, запершись в ванной. Похоже, Овоща будут варить живьем. Ксения то и дело звонит, жалуется. Подробности неизвестны, но слышал краем уха, что Овощ выкрикивал: «Фиг тебе французское гражданство, домой поедешь» — и швырялся предметами домашнего обихода. Нервный он какой-то. Ну и поедет. В Екатеринбурге люди нормально живут, большой город, столица Урала. Лезут сюда такие, типа Ксении: дома не пробились,
18
В память запала фраза, что Воробушек у Маркеса вычитал: «Худший способ скучать по человеку — это быть с ним и понимать, что он никогда не будет твоим». Может, это и держало: он не твой, он ничей. Придешь с ним в компанию, где все парочками, сравнение напрашивается… Как если бы собрались собачницы: у кого болонка лохматая, у кого мопс будто мордой в стену въехал; вон там — шпиц рыжеет, присел посреди дороги, тут — пудель-гей с фигурной стрижкой; у кого-то на руках сидит нечто тощее, дрожит. А ты с волком пришла.
И все в ужасе, а тебе нравится именно с волком. И когда он трется головой о коленку — такая ласка в десять раз дороже собачьей. Правда, есть вероятность, что волк просто чешет ухо.
Может, она и скучала по Денису худшим из способов. Но другого не хотелось.
19
С началом сентября в отель взяли новую девочку. Классическая африканская красотка: вывернутые губы, плоский нос, попа как шар, точнее, два шара — когда идет, перекатываются. Зовут Адила. Адиле нужны деньги: она тотчас застолбила три ночи подряд. Хотела четыре, но ей объяснили, что и после трех у нее будут сочные синяки под глазами, если она этого добивается. Шутка! Синяков у Адилы не разглядишь и с фонариком.
Когда на четвертые сутки Марина явилась ей на смену, то обнаружила красотку по-прежнему за стойкой. Вспомнилось, как Корто пел: «По улице ходила большая крокАдила…»
— Сегодня же моя ночь!
Адила удивилась:
— Да? Ой, и верно… — но с места не сдвинулась.
Ей за жилье деньги пора отдавать, это пять дней работы. Хозяйка обещала сразу заплатить в качестве исключения.
— Адила, ты предлагаешь мне вернуться домой?
И тут запиликал телефон, Адила схватила трубку: «Отель “Акация”! Да, она здесь».
— Тебя.
Воробушек? Больше некому.
— Марина? Добрый вечер, это Ноэль.
20
Три дня, что она дома мотивационные письма сочиняла, в памяти всплывал этот взгляд, теплый. Ничего не вспоминалось, только взгляд. И фраза о том, что не бывает совпадений. С этим человеком хотелось бы иногда видеться. Но у него бизнес, семья, друзья-клиенты, ему не до ресепционистки отеля «Акация».
Поняла, что менялось в нем, когда он начинал говорить. Жестикуляция, от которой он весь
С Адилой сговорились так: она с бойфрендом встретится, а к десяти вечера вернется. Как раз подъедет Ноэль, бумаги Львенка забрать, о которых все благополучно забыли. Потом можно полчасика поболтать с ним в кафе и двинуть домой — вот Корто удивится. Адила пускай работает, раз у нее финансовый кризис.
21
В заштатное кафе не пошли: Ноэль повез на Елисейские, там у него любимое местечко. Кружили, искали, где припарковаться.
В салоне пахло кожей. Запах дорогой машины.
— Ладно, едем в паркинг. Неудобный он тут — въезд узкий.
Ноэль произнес это с легкой досадой; да, все у него было легкое, неядовитое.
По выходе из паркинга остановились у витрины. Мужские ботинки — по четыреста, шестьсот евро. И выше.
— Как тебе вот эти? Цены задраны нещадно.
Пошли дальше.
— Я за двадцать лет так привык торговаться с клиентами, что в магазинах уже не могу удержаться. В одном обувном хозяин сдался, говорит: «Слушайте, устал, вот вам тридцать процентов скидки на всё, бессрочно!»
К такой жестикуляции привыкнуть надо. Но забавно.
— Я у него часто покупал, и всякий раз мы играли в это: «Я же знаю, сколько вы накручиваете…» — «Ничего подобного!» Треть от цены скинул, вот тебе и «ничего». — Ноэль улыбнулся, и опять стало тепло.
Она и не знала, что в одиннадцать вечера на Елисейских толпы. Была бы сейчас одна, достала бы альбомчик, зарисовала бы влюбленную парочку — стоят, целуются, тормозя людской поток, — у обоих джинсы рваные на коленках и рюкзаки за плечами.
Подумалось: вот так свалишься Корто на голову в полночь, а он не один. Быть не может, но стало не по себе.
— Заходи.
Бледно-зеленая дверь с темным стеклом. За ней — мирок: лампы-подсвечники, малахитовые девы; колонна, увитая золотым плющом; долгое стекло витрины, под ним — буйство цветных пирожных. Широкая лестница. По ней, глядя поверх голов, спускается высокая женщина на каблуках, с бесконечными ногами, с поднятой прической, она кажется нереальной: нарисованной и убежавшей с листа. Огромный букет лилий у лестницы, белое, живое, дышащее.
— Здравствуйте. Нас двое. Где-нибудь, где поменьше курят…
Девушка у стойки кивнула, повела к столику. Марина задержалась возле цветов. Почему нельзя нарисовать запах? Оглянулась: Ноэль стоял и смотрел на нее, улыбаясь.
Кто-то живет с людьми, у которых теплый взгляд. С ним живет.
22
— Можно попробовать?
Чего она не любит, так это когда у нее ложкой в мороженом копаются.
— Конечно.
“Coupe Fraise-Coquelicot”: высокий серебряный фужер, в нем шарики мороженого (клубничное, ванильное), кусочки ягод и шапка из взбитых сливок. Изящная ложечка с длинной ручкой. Ноэль взял шоколадное, и в правом уголке губ у него — темное пятнышко.