Там, где мы служили...
Шрифт:
Он попытался встать. В шею уперся наконечник копья — костяной. Витька невольно застыл, откинув голову, чтобы ослабить смертоносное давление. Правильней всего, впрочем, сейчас было бы броситься вперёд, на копьё — и быстро умереть. Но Витька хотел жить. Очень. И он не сделал этого. Лишь процедил беспомощно:
— С-сволочи…
Копьё отодвинулось. Его стали поднимать — он оттолкнул лапы и встал сам. Толчок в спину направил его вглубь леса. Витька огрызнулся:
— Не пойду!
Толчок повторился — более сильный, уже с уколом.
— Не пойду никуда!
В него уперлись сразу два
Витька вскрикнул от неожиданности — почему-то он не думал, что они могут драться вот так, голыми лапами — но не упал, а ударил в ответ, чисто инстинктивно, ногой. Классическое «фуэтэ задней ногой в лицо». Человеку удар пришёлся бы под челюсть; мутант получил его в своё уродливое подобие носа.
Пронзительный, полный странно человеческого изумления, визг оборвался. Плечом Витька отбил упиравшееся в него сзади оружие и нанёс второй удар, локтем между глаз на развороте, наверняка…
В тот же миг брошенная петля жёстко захлестнула горло — и Витька не устоял на ногах…
…Мерное покачиванье могло свести с ума. Хотелось кричать и биться о прутья клетки — но они были оплетены какими-то лианами с длинными, в палец длиной, шипами — острыми и твёрдыми, как сталь.
В этом Витька уже убедился.
Тащившие «паланкин»-клетку твари двигались через лес не очень быстро, но уверенно. В клетке вместе с ним находились трое местных — примерно одного с ним возраста, типичные махди со всеми признаками вырождения.
Они двигались через густые странные леса Йотунхейма уже третьи сутки. Пленных не морили голодом — поило водой, правда, с запашком затхлости. И кормили вяленым мясом — маленькими тушками каких-то существ вроде белок. Мясо было жёстким и несолёным, однако Витька заставлял себя и пить, и есть, а часть порций отбирал у местных — они его откровенно боялись, лишь чуть меньше, чем жутких пленителей. В первый раз они пытались что-то возражать, но Витька быстро и хладнокровно избил всех троих в кровь.
Больше вопросов и претензий не возникало.
На ночь клетку не открывали. Больше скверной пищи и воды бесила собственная нагота. Витька, как и все люди его поколения, не видел в ней ничего стыдного или противоестественного — но у голого в сто раз меньше шансов удачно сбежать. Кроме того, без одежды ему было холодно, временами так холодно, что по ночам он не мог спать. Прикасаться же к местным — заставить его согреть телами — он брезговал, и не мог преодолеть этой брезгливости.
Он уже понял, что мутанты не воспринимают ни его, ни махди, как разумных существ — скорей как опасных животных. Особенно опасен был он — его добавочно привязали за шею ремнём к клетке. Ремень был из того же волокна, похожего на металл. И на этот раз его просто нечем было пережечь.
А ведь такое растение человечеству весьма и весьма будет полезно, думал Витька, когда потихоньку всё-таки пробовал ремень на разрыв. Бесценная вещь…
Вообще он вёл себя спокойно. Временами. Правда, жалел, что не заставил себя умереть там, где была такая возможность… но теперь он хотел уже просто бежать. При первой реальной возможности.
Вслушивался
Уже в первый день своего плена он понял интересную вещь. Среди мутантов были «офицеры» и «солдаты». Офицеров имелось с десяток, они выделялись размерами, уверенным поведением и тем, что часто общались друг с другом. Солдат — гораздо больше… но они скорей напоминали полуавтоматы: почти не разговаривали и ничего не предпринимали без команды.
Это было важно. И Витька это запомнил особо.
Сильного отчаянья он сейчас уже не испытывал. Понимал, что его не найдут, хотя будут искать — Йотунхейм огромен и практически неисследован. Значит, бежать можно лишь самому. И надеяться — лишь на себя. Бежать же — совершенно необходимо. Во-первых, человек находился в униженном положении, оставаясь в плену у этих тварей. Во-вторых… во-вторых, при пассивном поведении из этого плена надежд на возвращение не было точно. Ни конца войны, ни десанта спасателей — ни-че-го.
И Витька, отойдя от первого шока, был уверен, что ему — повезёт.
А вот испугать его тварям этим всё-таки удалось. На вторую ночь «офицеры» выволокли из клетки всех местных, и вскоре из темноты донеслись отчаянные выкрики и истошный вой. Витька был уверен, что этих дурачков убили — но вскоре их буквально зашвырнули обратно в клетку. Где-то через полчаса. Добиться от них вразумительного ответа о том, что с ними делали, Витька не мог, внешне никаких повреждений на них заметно не было… и от этого было ещё страшней, если честно. Его не тронули, и это — тоже настораживало сильней.
Страх Витьки не был парализующим или ослабляющим, как это чаще всего случается с неправильно воспитанными или страдающими от скрытого вырождения людьми, как это было массово до Безвременья. Уже два поколения родились и выросли в совсем иных условиях — страх сигнализировал человеку, что надо собрать силы для борьбы. Если надо — для борьбы насмерть. В сущности. Мутанты тащили в клетке опасного молодого хищника, который вёл себя тихо лишь потому, что в шуме не было смысла и пользы…
…На третьи сутки путь закончился.
По подсчётам Витьки, к этому времени они прошли вглубь лесов Йотунхейма больше ста километров. С того момента, когда серия катастрофических сотрясений земной коры изменила очертания Африки и со дна Атлантики поднялся полуостров Новый Берег, частью которого был Йотунхейм, могучие, подстёгнутые радиацией, деревья здесь вознеслись на тридцать-пятьдесят метров, их плотно переплели лианы — не тропические, а скорей напоминавшие лианы Дальнего Востока родины Витьки. Но мутанты знали тропки — может быть, сами они и проложили их? Сколько этих тварей скрывается в дремучих лесах? Что об этом знало командование, и, если оно что-то знало — почему не были предупреждены выставленные на патрулирование бойцы?