Там вдали, за рекой

Принцев Юзеф Янушевич

– Что за шум?
– спросил Колыванов.

– Гимназисты приперлись!
– сообщили ему из угла.

– Еще чего?!
– Степан вскочил и, чуть ли не по головам сидящих, рванулся к дверям.
– Гони контру!

– Степан!..
– попытался удержать его Колыванов.
– Прекрати бузу!

Но за Степаном уже пробирался Санька, свистел в два пальца и еще успевал выкрикивать:

– В шею сизяков! Не пускать!..

– Прекратить!
– закричал вдруг Зайченко, и это было так непривычно,

что все затихли.

Иван Емельянович уже обычным тихим голосом спросил у Колыванова:

– Конференция открытая?

– А шут ее знает!
– пожал плечами Алексей.

– Пускай ума-разума набираются, - решил Зайченко.

– Ну и зря!
– пробрался на свое место Степан.
– Я бы их на порог не пустил.

– Ты у нас анархист известный!
– усмехнулся Зайченко, с интересом поглядывая на вставшего в дверях Стрельцова.

Колыванов написал на листочке бумаги: "Это - Стрельцов" - и подвинул листок Зайченко. Тот прочел и кивнул головой.

– Вы от какой организации, товарищи?
– спросил Колыванов.

– Союз учащихся социалистов, - представился Горовский.

– "Свободная школа", - сказала высокая гимназистка.

– ЮКИ, - шагнул вперед юноша в очках и стетсоновской широкополой шляпе, подвязанной под подбородком.

– Солидно!
– улыбнулся Зайченко.
– Рассаживайтесь как сумеете.

– Котелок скинь!
– крикнул скауту Санька.

Юноша в очках откинул стетсоновку за спину, так что она держалась только на тесемке, и шутовски поклонился:

– Снимаю шляпу перед высоким собранием!

– Трепло!
– сказал ему Степан.
– Выйдешь - поговорим!

– Степан!
– постучал кружкой о чайник Колыванов.
– Выгоню!.. Следующий вопрос - о посылке добровольцев на Восточный фронт. По разверстке наш район должен послать пятьдесят добровольцев, а записалось двести восемьдесят. Что будем делать?

– Посылать только достигших восемнадцатилетнего возраста и прошедших курсы военного обучения, - сказал Зайченко.

– Ясно, - кивнул Алексей.

– Нет, не ясно!
– встал с места Стрельцов.
– Во имя чего?

– Не понял, - обернулся к нему Алексей.

– Во имя чего должны умереть сотни, тысячи юношей?
– шагнул вперед Стрельцов.
– Ради кого должны сложить головы?
– Оглядел притихших на скамьях ребят и проникновенно сказал: - Это ведь очень страшно - умереть, еще не начав жить. Ваш порыв прекрасен, пока он только порыв! Но там вам придется убивать людей. Понимаете: убивать! И вас будут убивать тоже. Во имя чего?

Стрельцов откинул со лба волосы и обернулся к Алексею:

– Где ваш революционный гуманизм?

– Вы бы проще как-нибудь...
– угрюмо сказал Алексей.
– Непонятно говорите.

– Могу упростить, - снисходительно улыбнулся Стрельцов.
–

Большевики сражаются с оружием в руках за свои идеи? Понимаю! Но зачем проливать кровь молодых, которые даже не осознают, за что их толкают на смерть?

Стрельцов замолчал, ожидая ответа. И в наступившей тишине раздался возбужденный голос Степана:

– Горбатого лепит!

– Факт!
– поддержал его Санька.

Тишина вдруг раскололась свистом, топотом ног, криками: "Долой!", "Правильно говорит!", "В шею!", "Дайте высказаться!", "Гони контру!".

Кто-то вскочил на скамейку, где-то опрокинули кресло, Колыванов яростно стучал кружкой по чайнику и надрывался:

– Тихо! Сядьте на места! Степан, сядь, говорю!..

– Не сяду!
– огрызнулся Степан.

Он пробивался к Стрельцову, его не пускали, Степан вырывался и опять лез по скамейкам вперед.

Рядом со Стрельцовым встал юноша в стетсоновке, снял очки и сунул в карман.

– А ну, тихо!..
– стукнул кулаком по столу Зайченко.

Чайник подпрыгнул, кружка покатилась и упала. И снова все притихли, таким громким был его голос.

Зайченко потер горло ладонью, поднял с пола кружку и тихо сказал:

– Садитесь и не орите.

Колыванов дождался, когда все рассядутся по местам, и обернулся к Стрельцову:

– Вы мне вот что скажите: кадетишки да юнкера сопливые понимали, за что они в семнадцатом году на рабочих с винтовками перли?

– В кадетском корпусе не обучался, - высокомерно пожал плечами Стрельцов.

– Понимали!
– усмехнулся Колыванов.
– Дураков нет за чужого дядю под пулю лезть! Мы тоже понимаем! Не маленькие!..
– Помолчал, посмотрел на знакомые лица сидящих перед ним ребят, потом негромко сказал: - Умирать, конечно, неохота... Но все равно от пули бегать не будем. И вы нас не пугайте! Пуганые.

И спросил:

– Так или нет?

Кто встал первым, Алексей не заметил. Ему показалось, что встала вся рабочая застава разом. Как по тревоге. И в ладоши хлопали, как стреляют залпом. Коротко и жестко. А глаза у всех!..

Алексей посмотрел в сторону и увидел, что Зайченко тоже стоит. Навытяжку. Как перед строем.

Когда все молча расселись по местам, Алексей охрипшим вдруг голосом сказал:

– С этим вопросом полная ясность.

– Я остаюсь при своем мнении!
– выкрикнул Стрельцов.
– Прошу занести в протокол.

– Это сколько угодно!
– Алексей кивнул Насте.
– Запиши... Откашлялся в кулак и перебрал листочки с записями.
– Пошли дальше. Как известно, отдельные рабочие Союза объединились в Российский Коммунистический Союз молодежи. Это, товарищи, уже не мечта, а свершившийся факт! Мы призываем объединиться всех, кто еще не вошел в наш Союз. В объединении наша сила, товарищи!