Там вдали, за рекой
Шрифт:
Санька вприпрыжку бежал рядом...
Степан увидел Глашу издали. Она сидела на крыльце барака и, склонив голову к плечу, как-то сбоку, наверно, чтобы не слепило солнце, смотрела вверх, где две ласточки то стригли крыльями над самой крышей, то взлетали ввысь и исчезали в потоках света. Степан потоптался около крыльца и присел на ступеньку подальше от Глаши. Покосился на Саньку, откашлялся и спросил:
– Чего сбежала?
– Смотреть, как ты кулаками машешь?
– не оборачиваясь, ответила Глаша.
–
– Никто и не махал!
– обрадовался, что она не вспоминает о случившемся, Степан.
– А пуговицу где вырвал?
– Глаша коснулась рукой ворота его рубахи.
Степан залился краской и отодвинулся на самый краешек ступеньки. Глаша сбоку посмотрела на него и сказала:
– А у тебя усы растут.
– Какие еще усы?!
– растерялся Степан.
– Рыжие!
– Глаша легко поднялась и ушла в дом.
Степан подпер языком верхнюю губу и скосил глаза вниз: никаких усов не было. Подошедший Санька с любопытством смотрел на него. Степан поймал его взгляд, опять откашлялся и пробормотал:
– Шалая...
– Кто?
– хитро прищурился Санька.
– Да Глаха!
– досадливо дернул плечом Степан.
Санька по-прежнему насмешливо щурился, но вместо того, чтобы прикрикнуть на него, Степан отвернулся и попросил:
– Закурить дай.
– Третий раз спрашиваешь, - напомнил Санька.
– Ну и что?
– нахмурился Степан.
– И пять раз спрошу! Ты в считалки со мной не играй - доиграешься!
– Ты чего?
– попятился от него Санька.
– Руки чешутся?
– А поди ты...
– Степан поискал, что бы такое пнуть ногой, не нашел ничего подходящего, схватил обломок кирпича, с силой запустил через забор. Послушал, как кирпич глухо стукнулся где-то на пустыре, и опять уселся на крыльцо.
– Сам ты шалый!
– отошел на безопасное расстояние Санька.
– А то... "Глаха, Глаха!.."
– Замолчишь ты?!
– привстал с крыльца Степан.
Санька метнулся к сараю, взлетел на крышу, поднял за собой лестницу и с победным видом уселся у голубятни.
– Циркач!
– усмехнулся Степан.
– А ты бешеный!
– крикнул сверху Санька.
– Может, холеру подцепил!
Степан мрачно молчал. Вот жизнь!.. Как в кинематографе. Сидишь в каком-нибудь "Арсе" или "Паризиане" и смотришь на экран. Плывет лодочка, светит солнце, ивы клонятся к воде... Вдруг - трах-бах-тарарах! Гром, молния! Лодка вверх дном. "Спасите, погибаем!" Скрипка рыдает, пианино надрывается. Так и с Глахой! Жила во дворе и жила, что она есть, что нет, играла с мальчишками в расшибаловку, лазила по чердакам, коленки исцарапаны, заденешь - она в драку. И вот пожалуйста! Санька и тот зубы скалит. Хватит! Сегодня пойдет в райком, к дяде Ване Зайченко. Пусть отправляет на фронт с рабочим отрядом. Не отпустят, сам сбежит. Под вагоном,
– Степа!
– окликнул его Санька.
– Ну?
– отозвался Степан.
– Гляди! Видал фигуру?
Сначала Степан увидел овчинный треух. Это в июле-то! Из-под треуха падала на лоб льняная челка волос, виднелись голубые щелочки глаз, как мукой припорошенные белыми короткими ресницами, вздернутый нос, круглые щеки - поросенок какой-то молочный! Пиджачок на нем с чужого плеча, вместо онуч - солдатские портянки, новенькие, неразношенные еще лапти. В руках он держал фанерный чемодан, к нему веревкой были привязаны большие, аккуратно подшитые валенки.
Паренек в треухе постоял у ворот и нерешительно двинулся к Степану. Степан, заложив ногу за ногу, развалился на крыльце и, прищурясь, смотрел на него.
– Это какой дом будет?
– спросил паренек.
– Деревянный, - ответил Степан.
Санька наверху фыркнул. Паренек неодобрительно покосился на него и сказал Степану:
– Вижу, что не железный. Номер какой?
– Ну, шестнадцатый это номер, - снизошел Степан.
– Кого надо?
– Зайченко надо...
– вздохнул паренек.
– Ивана Емельяновича.
Санька присвистнул и спустился на нижнюю ступеньку лестницы. Степан с интересом поглядел на паренька.
– Он тебе кто?
– спросил Степан.
– Дядя он нам, - не сразу ответил паренек.
– Пройти к нему как?
– А нет его дома!
– сообщил Санька.
– Ни его, ни тети Кати.
– Оказия...
– Паренек почесал затылок под треухом.
– Стало быть, ждать надо.
Поставил чемодан подальше от Степана, уселся на крыльцо и опять длинно вздохнул.
Степан усмехнулся и сказал:
– Чего вздыхаешь, как пономарь?
Паренек промолчал и подвинул чемодан к себе поближе.
Из барака вышла Глаша, посмотрела сверху на треух, смешливо втянула голову в плечи и, присев рядом со Степаном, протянула ему клочок газеты со щепоткой махорки.
– Откуда?!
– обрадовался Степан.
– Ты разве куришь, Глаха?
Глаша смотрела, как он жадно нюхает махорку, бережно разравнивает ее на обрывке газеты, мусолит языком самокрутку, потом только сказала:
– Курю. Давно уже...
Паренек в треухе плюнул.
– Ты что?
– удивился Степан.
– Девка - и курит!..
– уничтожающе посмотрел на Глашу паренек. Срам!
– Тебя не спросили!
– с вызовом ответила Глаша.
– Деревня!
– Но, но!
– басом вдруг пригрозил паренек.
– Полегче!..
– Не нокай!
– Глаша поднялась с места.
– Не запряг!
Она стояла перед пареньком, чуть согнув в локтях длинные руки и сжав их в кулаки, спина сгорбилась, в глазах загорелись рыжие огоньки.