Там вдали, за рекой

Принцев Юзеф Янушевич

– Подпиши, Иван Емельянович... А то к тебе не протолкнешься.

– Что у тебя?
– взглянул на бумагу Зайченко.

– Библиотека для клуба нужна, - ответил Колыванов.

– Ну и что?
– спросил Зайченко.

– Вот...
– ткнул в бумагу Колыванов и прочел: - "Товарищ Колыванов Алексей командируется для конфискации книг в буржуйских домах. Книги будут служить делу молодежного пролетарского образования, что и удостоверяется".

– И кто тебе такой мандат состряпал?
– спросил

Зайченко.

– Сам, - ответил Колыванов.
– Подпись только нужна.

– А если твои дружки кроме книг еще чего-нибудь прихватят? засомневался Зайченко и опять покосился на босые ноги Степана.

– Чего прихватывать?
– задумался Колыванов.
– Шкаф разве?.. Так это вместе с книгами.

– Вот!
– Зайченко сунул ему обратно огрызок карандаша.
– А там, глядишь, и рояль упрете.

– На рояль у меня особая бумага заготовлена!
– полез в карман Колыванов.

– Ты меня мандатами не закидывай!
– рассердился Зайченко и крикнул парню в фуражке со звездой: - Давай!..

– Смирно!
– крикнул парень.

Красногвардейцы застыли в строю. Зайченко расстегнул ворот своей синей косоворотки, опять застегнул, поднялся на верхнюю ступеньку крыльца, потом спустился, подошел к строю красногвардейцев и совсем тихо сказал:

– Идите вы в бой добровольно и на полном пролетарском сознании, поэтому ничего я вам говорить не буду. А скажу только, что сами знаете: Республика в опасности. А потому...
– Он помолчал, покрутил шеей, опять расстегнул ворот косоворотки, обернулся к музыкантам и крикнул: - Ну?!.

Забухал барабан, рявкнули басы, запели трубы.

Парень в фуражке со звездой скомандовал:

– Направо!.. Шагом марш!

Красногвардейцы пошли к воротам, женщины и ребятишки потянулись следом.

Зайченко, щурясь от солнца, стоял и смотрел им в спины. Потом круто повернулся, поднялся по ступенькам крыльца и взялся за ручку двери.

– Как же с мандатом?
– опять спросил Колыванов.

Зайченко молча потянул на себя тяжелую дверь.

– Тетя Катя просила, чтоб домой поскорей...
– сказал Степан.

– Что за спешка?
– скосил на него глаза Зайченко.

– Племянник к вам приехал...
– мрачно сообщил Степан.

– Ага...
– не очень, видимо, соображая, про какого племянника речь, ответил Зайченко и закрыл за собой дверь.

За воротами старательно бухал барабан, заливалась труба, слышался молодой и звонкий голос командира:

– Левой!.. Левой!

Степан прислушался и вздохнул:

– На фронт люди идут... Эх, мать честная!

Колыванов тоже вздохнул, потом сказал:

– Ничего, Степан! Нам с тобой и здесь дела хватит...

II

Была бы на улице осень или ранняя весна, Алексей Колыванов еще подумал бы, брать ли под клуб этот

заколоченный барский особняк. Где на него дров напасешься? Но стоял на удивление жаркий август, - такого в Петрограде не упомнят, казалось, что холода никогда не наступят, - а двухэтажный этот особнячок был уж больно хорош: с анфиладами комнат и уютным залом с хорами для музыкантов. Видно, не один бал задавался в этом зале, кружились на вощеном паркете пары, гремела музыка, но за два года паркет потускнел, висела по углам паутина, серыми стали оконные стекла, и теперь ребята наводили в особняке порядок.

Настя, секретарша Зайченко, подоткнув юбку, мыла полы, а Глаша с ведром и тряпкой в руках стояла перед окнами, не зная, как к ним подступиться.

Окна были без переплетов, из толстого цельного стекла. Для того чтобы их открыть, нужно было отщелкнуть внизу медный шпингалет с бронзовой львиной головой вместо ручки и другой чуть ли не под потолком.

Степан покосился на Глашу и спросил:

– Ну?.. И долго ты так стоять будешь?

– Да...
– протянула Глаша.
– Попробуй, достань!

Степан придвинул к окну круглый стол с выложенными на столешнице узорами, на стол взгромоздил пуфик с пестрой обивкой, сказал Глаше:

– Погоди!
– и вышел из комнаты.

Внизу, у лестницы, стояла вешалка на длинной ножке. Степан аккуратно выломал ножку и понес ее наверх. Взял из рук Глаши мокрую тряпку, обмотал ножку от вешалки и кивнул на пуфик:

– Лезь!

Глаша потрогала пальцем блестящие полоски узоров на круглом столе и сказала:

– Поцарапаем...

– Делов-то!
– отмахнулся Степан.
– Понатыкали чего-то... Лезь, говорю!

Глаша скинула ботинки, поддернула юбку и полезла на стол. Степан увидел ее голые колени, покраснел и отвернулся.

– Держишь?
– спросила Глаша, забираясь на пуфик.

– Держу, - ответил Степан, нашаривая за спиной ножки пуфика. Нечаянно он тронул подол Глашиного платья, отдернул руку, будто обжегся, разозлился, буркнул:

– Нанимался я тебя караулить?
– И отошел.

– Упаду ведь!
– закричала Глаша, встала поустойчивей и принялась протирать оконное стекло. Настя кинула в таз мокрую тряпку и с досадой сказала:

– И что это за пол такой? Драишь, драишь... А он все равно желтый!

– Паркет это...
– отозвался из своего угла Степан.

– А почему желтый?
– спросила Настя.

– Свечками его натирают, - подумав, ответил Степан.

– Свечками?
– засомневалась Настя.

– Ага...
– кивнул Степан.
– Воском. Для блеска.

– Выдумают же...
– вздохнула Настя и, переступая солдатскими своими ботинками через лужицы воды, опять заводила тряпкой по дубовым плашкам паркета.