Там за Вороножскими лесами. Зима
Шрифт:
– Стой! Не велено туда...
– кинулся было за ней Нижатка, но старый вой схватил его за рукав.
– Оставь, не видишь, боярыня наша пришла мужа утешать.
[1] - Убрус - платок, покрывало, здесь головной убор.
4.
Навалившись плечом, Агафья с грохотом распахнула тяжелую дверь и влетела на середину горницы. Тяжело дыша, она огляделась. Комнату освещали две тусклые лучины и тлеющие головешки очага. С лежанок вдоль стены на нее смотрели заспанные удивленные лица. Дружинники разглядывали райскую птицу,
Прямо перед девушкой на широкой лавке сидел Демьян и шерстяной тряпицей чистил меч. Это был он и не он вовсе. Как будто любимый повзрослел сразу на несколько лет. Черты лица заострились, под глазами залегли черные тени, а сами очи блестели каким-то злым лихорадочным светом. Этот новый незнакомый Демьян пугал, от него веяло холодом. Оба молчали.
Вои стали поспешно сползать с лавок и крадучись выбираться на двор, последний тихо прикрыл за собой дверь. Демьян и Агафья остались одни.
– Иди домой, - устало сказал парень, откладывая меч.
Дева молчала, в широко распахнутых глазах плясал огонек лучины.
– Иди домой!
– жестче повторил Демьян.
Агаша не сдвинулась.
– Прав был твой отец, во всем прав, а я слушать не хотел... Да пойми, я сейчас всех ненавижу, всех! Татар ненавижу, князей своих ненавижу, батюшку твоего за прозорливость его тоже ненавижу, а себя больше всех... гадко мне...
– И меня?
– тихо спросила дева.
Вот сейчас нужно сказать - и тебя. И она уйдет, убежит, рыдая, и их пути разойдутся навсегда... Выйдет замуж, нарожает другому детишек и забудет, а может когда и вспомнит со стыдом, как ночью к парню приходила, так то уж все неважно будет... надо только сейчас сказать, но ...
– Тебя нет, тебя я люблю, - прошептали непослушные губы.
– Вот и хорошо, - выдохнула Агаша, скидывая шубку.
– Жарко-то у вас как, дров не жалеете.
– Чего жалеть, уезжаем завтра, - Демьян удивленно смотрел, как она бережно кладет одежу на лавку, как игриво прыгают на висках знакомые лошадки.
– А! Нам не хотите оставлять!
– Уж больно много содрали за те дрова, чтоб назад даром отдавать.
– И это верно.
Агафья наклонилась и стала стаскивать с Демьяна сапоги.
– Жалеть будешь, - попытался он ее остановить, чувствуя, как жар начинает разливаться по телу.
– Я тебя больше не оттолкну, не смогу.
– Ох, а духом то немытым прет, - девушка весело помахала перед носом рукой.
– Я в баню ходил, - смутился парень.
– Омыть ноги нужно, водица где?
– Там, - указал Демьян на широкую кадку.
Агаша прошлась по избе, отыскала в углу небольшую лохань, плеснула туда холодной воды, потом из котла над очагом добавила горячей, и поставила перед парнем.
Демьян послушно опустил ноги в теплую воду. Агафья неспешно размотала поневу, поддернула рубаху, оголив белые колени,
– А ты сейчас на волчонка похож, дикий, - девушка смело заглянула в горящий огонь мужских очей.
– Смотри, покусаю, - наклонился к ней Демьян.
– Чай у меня самой зубы есть.
Кадка покатилась по полу, расплескивая воду. Агафья оказалась на лавке в крепких объятьях.
И все произошло как-то легко. Губы, ищущие в темноте нежную кожу, беспокойные смелые руки, сбивающееся от волнения дыхание, отдающий в уши шумный вздох, от которого внутри все переворачивается, и хочется двигаться быстрее и быстрее...
«Как можно быть несчастным и одновременно таким бессовестно счастливым? Разве это возможно?» Влюбленные лежали, тесно прижавшись друг к другу.
– Придавил тебя?
– виновато прошептал Демьян.
– Нет, обнимай меня крепче. Обнимай, - льнула к нему Агафья.
– Ты, что плачешь?
– почувствовал он соленый вкус щеки.
– Жалеешь?
– Жалею, что не увижу тебя больше... Ты не бойся, резни на заставе не будет, кровь безвинная не прольется. Я сейчас уйду, и никто не узнает. Вои твои ведь смолчат, а коли и взболтнут, так вины на тебе нет, я же сама пришла.
– Как же ты под меня легла, ежели так-то обо мне думаешь?
– парень обиженно слегка отстранился.
Лучины погасли, и в полумраке нельзя было различить лиц.
– Ничего я не думаю, не знаю я, что и думать, - Агаша уткнулась носом в его плечо.
– Родить от тебя хочу, чтобы мне хотя бы дитя в память осталось. Я бы его по головке гладила да тебя вспоминала. Молвы людской я не боюсь, а Бог все знает, он меня не осудит.
Руки опять сплелись в объятья.
– Скажи, тебе лучше со мной... чем с той?
– С какой той?
– Ну, с холопкой той?
Демьян тихо рассмеялся:
– Ох, Агафья, да ты ревнивая какая!
– Да, ничего я не ревнивая, это ж я так спросила.
– Ревнивая, ревнивая. Помнишь, на льду по недогадливости Матренку стал хвалить, а ты от меня так прытко отвернулась, что аж косой хлестнула.
– Выдумываешь ты все, а на вопрос мой не отвечаешь. Уедешь от меня в объятья ее распутные, - теперь Агафья попыталась отодвинуться, но Демьян подгреб ее к себе.
– Какая холопка? Я и думать о ней позабыл, да и нет ее там давно. Отец, как прознал, что захаживаю, так меня вожжами отходил, сидеть не мог, а ее со двора сразу отослал.