Танцовщица
Шрифт:
Красив, величествен.
Неужто я буду выступать на его сцене? Правда, верх был вовсе несуразный, выбивающийся из стиля фасада здания. К тому же повсюду погребальная символика - окна-арки, образующие переходы, полусбитые урны с прахом - напоминающие о недавней катастрофе.
Сглотнула, вспомнив родителей. Вся труппа тоже замерла. И у всех глаза на мокром месте.
– Чего замерли! Время не ждёт! А, восторгаетесь большой сценой!
– понял по-своему учитель.
Он был похож на нас - рабов. И даже речь ничем не отличалась,
Оказалось, что декорации и костюмы уже имеются. И нас почти сразу вывели на сцену. Огромный зал, погружённый во тьму, лес и озеро. И настолько всё правдоподобно, что я невольно представила, что нахожусь на природе. Шумит листва от дуновения ветерка, доносящего мне запах ночных фиалок. Где-то неподалёку стрекочут кузнечики. И я - лебедь.
Заиграла тихая музыка, которой я отдалась.
Говорят, лебеди любят лишь раз и навсегда. Вот только, я не всегда являюсь лебедем, а мой возлюбленный Зигфрид - полностью человек. Моё сердце разрывают сомнения, можно ли довериться этому человеку, можно ли открыть ему сердце, позволить самой полюбить?
Я кружилась по сцене, так, как себе это представляла. Меня иногда подхватывал Третий, исполняющий роль Зигфрида.
И вот, музыка стихла, но не моё сердце, всё ещё гулко стучащее в груди и, казалось, озвучивающее погрузившуюся в тишину сцену.
Раздались рукоплескания. И из тьмы вышел старик. Высокий, широкоплечий, одетый, точно франт.
– Браво! А она - талант!
– сказал он хриплым голосом. Он шёл уверенно, но в то же время мягко, будто хищник на свою жертву. И глядел лишь на меня.
Я опустила очи долу да постаралась покинуть освещённое место, спрятаться, забиться в тени, но упёрлась в грудь учителя.
– Останься, - сказал он вдруг мягко. Да так, что волосы на затылке зашевелились.
Они что - издеваются?
Стало страшно. Что им от меня нужно? Перед глазами всё поплыло, будто бельмо появилось. Что-то по краю вижу, а прямо перед собой - нет. Как не вовремя!
Мне незнакомец подал руку, за которую я ухватилась будто за спасательную соломинку.
– Позвольте проводить вас, - сказал он весьма учтиво.
Кивнула в ответ.
– Она немая. Хотя слышит, - встрял учитель.
– Я разберусь. Как её зовут? Сколько ей лет?
– Не знаю. Я зову её Пятнашкой. Сколько лет - тоже не знаю. Приблизительно семнадцать.
Я сглотнула. Угадал. Хотя, возраст явно завысил, я выглядела на три лета младше.
– Точно?
– усомнился старик.
– Точно-точно! У меня уже десять лет.
Врёт. Всего лишь пять! Но я ничего не сказала.
– Оставьте нас. Я разберусь.
– Хорошо, мой господин, - отвесил поклон учитель.
Куда меня ведут?
Нужно медленно и глубоко дышать, чтобы успокоиться. Вдох, задерживаю
На ступеньках чуть не упала. Старик ловко меня подхватил.
– Вы всегда такая...
Неуклюжая?
– ... уставшая?
– выкрутился он.
– А эта улыбка? Пожалуй, её надо смыть.
Боюсь, ему придётся говорить за нас двоих.
Я вздохнула, не желая отвечать на поставленный вопрос.
– Сегодня проведите этот день со мною. Отдых вам не помешает. И ещё... Пожалуй, надо, чтобы вас осмотрел лекарь.
По дороге он подозвал какую-то женщину, шепнул ей что-то и та вскоре встретила нас у выхода из Большого театра. Мне на плечи легла тёплая шаль, а ещё женщина протянула влажный кусок ткани. Потом жестом пригласила пройти за ней. Мы оказались у зеркала.
– Сами сможете смыть грим?
– спросила она.
Я кивнула в знак благодарности девушке и повернулась к старику. Он не глядел в мою сторону. Решив не пороть горячку, хотя хотелось удрать, я стала смывать с лица краску.
Окинув не очень довольным взглядом результат своего труда, я подошла к старику, ожидающему на красивой лавочке с золочёными подлокотниками. Ловко встал, вновь подал руку, устроил её на своём локте и, под равнодушный взгляд слуги, раскрывшего нам дверь, вывел из здания Большого театра.
Заржали лошади.
Нас встретил порыв холодного осеннего ветра, кинув листья прямо мне в лицо.
"Осуждаешь?"
Мой кавалер подал руку, заметил, что я до сих пор в пуантах. Обернулся в ещё не успевшую закрыться за нами дверь.
– Сапоги найдутся?
– спросил он всю ту же девушку.
– Да. Подождёте?
Старик кивнул. А у меня наконец-то прояснилось зрение, и я смогла его рассмотреть.
Аккуратно подстриженная седая борода и волосы, карие глаза, нос картошкой, морщинки на лице.
Руки же не походили на дряхлого старика, как и шея. А ведь эти места лучше других показывают возраст. Ногти аккуратно подстрижены.
Я бы ему дала все шестьдесят. Неужто решил приударить за молоденькой танцовщицей?
А старик тем временем усадил меня в карету, наклонился к моим ногам и стал развязывать завязки пуантов. Как неловко! И ведь не возразишь, если немая.
Разбинтовывать ноги он не стал. Просто сапоги на босу ногу не носят, как он выразился. Обувь я уже надевала сама.
Кивнула ему в знак благодарности.
Карета тронулась.
Пока ехали, старик болтал неумолкая, рассказывая о новостях столицы, политических интригах, моде и многом другом. Мне же это было скучно. Поэтому, увидев, что он вновь открыл рот, чтобы что-то сказать, я нарушила тишину:
– Что вам от меня нужно?
Его лицо вытянулось - явно не ожидал, что я могу заговорить. Но довольно быстро справился с волнением. Может, не стоило шокировать старика?
– Значит, всё, что сказал этот Кузнечик, враки, - сделал он вывод.