Танцуй, пока не убьют
Шрифт:
Как некогда писал пиит.
И Хармс, как этакий Гудини,
Взлетал порой на парапет.
Дороги неисповедимы,
И что такое сотня лет.
Поеду в деревню, наверно,
Найду браконьера в лесу,
И, может быть, тридцать первого
Я елку тебе принесу.
И тихо поведает хвоя
Ладоней тепло храня,
Что вовсе того не стою,
Что сделала ты для меня.
Если
Вы англосакс или рос.
Если вы пишете справа налево,
Кто вы – огромный вопрос.
Если вы ходите где папуасом,
Не прикрываете срам…
Все эти если придуманы разом
Кем-то неведомым нам.
Мальвина бежала в чужие края,
Так было рассказано детям.
Услышав о том впали в грусть ты и я,
А сказочник был нашим третьим.
И Таня бежала в чужие края.
Увидев там берег желанный.
О ней вспоминают порою друзья,
Негаданно, вдруг и нежданно.
И Марья Иванна в чужие края
Бежала с оказией тоже.
Ах, Марья Иванна, родная моя,
Держитесь, Господь Вам поможет.
И я собираюсь в чужие края,
Хотя размышляю под вечер.
А стоит овчинка того громадья?
Тех нет, а иные далече.
От туманного проблеска поздней зари,
Поутру поднимаемся вяло.
Немота уступает поре говорить,
И лежанье хождением стало.
Бодрость мозгу успешно дает кофеин
Минус скрепа с сигарным угаром.
И в душе возникает назойливый гимн,
Как отмстить неразумным хазарам.
Она сказала – наши отношения
Не более, чем просто заблуждение.
Он ей ответил – раз такое мнение,
Не стану прекословить и уйду.
Поднялся и оделся респектабельно,
А после в лимузине комфортабельном,
Убил себя он пистолетом табельным
В две тысячи семнадцатом году.
О, сказки Гофмана! О, сказки братьев Гримм!
О, наше детство ввечеру в углу дивана!
О, чудный мир, что до сих пор в душе храним,
Включая Андерсена Ганса Христиана.
И незабвенное, что в языке родном
Мы с первой лаской матери впитали.
Как царь наш батюшка таился под окном,
А три девицы – они пряли, пряли, пряли…
Куда еще проще
В березовой роще
Все листья опали навзрыд.
Куда еще чаще,
А дождь моросящий
По окнам стучит и стучит.
Куда
Мрак ночи над крышей,
Сгустился и скрыл небосвод.
Куда ли, когда ли,
Не звали, не ждали,
И незачем знать наперед.
Зачем озвучивают счастье?
Как в слове музыка играет,
Свет в тень лучи свои вплетает,
А мир велик и очень властен.
Нанизывать людей, как бусы,
И вдруг разрыв, и врассыпную.
Руками, связанными в узел
Обнять не сможешь, ни в какую.
Бывало – сиживали долго,
Сквозь ночь рассветы привечая.
Как звуки музыки умолкли.
И сумрак тает, тает, тает.
Вот свечереет и представится,
При взгляде в темное окно,
Что час настанет и преставиться
Мне как и прочим суждено.
И я в таком благообразии
Улягусь меж скорбящих глаз,
С одной последней мыслью – разве я
Был в жизни хуже, чем сейчас?
И угораздило родиться,
Мне совершенно не годится
Ни эта серая столица,
Ни этот день, ни этот год.
Ни это небо в ля миноре,
Ни это слово на заборе,
Ни эта горечь в помидоре,
Ни эта мысль, что все пройдет.
Ах, где вы, безумно-бессонные ночи,
Которые мы, пионеры рабочих,
Сумели пропеть до утра?
Все кануло в Лету, прошло, миновало,
Исчезло, исчерпалось, скрылось, пропало,
И носит названье вчера.
Чего от жизни ждать хорошего?
Тому и быть, что суждено.
Нисколько ни орел – воробышек,
Влетел в открытое окно.
И взглядом мудрого прозектора
С надменным клювом вместо губ,
Он отразил в разбитом зеркале:
Где стол был яств, там будет труп.
Унылой зелени осенней
Не для гербария листы.
Они как весточки о тлене,
Как панацея от забвений,
И оберег от суеты.
Спадут листы, тоску я скину,
Возникнет зимняя картина,
И вечерком у камелька
Открою новую страницу,
И так заполню, чтоб гордиться
Своей фамилией на «Ка».
Я ступаю на Аничков мост,
Будто снова бреду по Парижу,
Точно так, как придя на погост,
Вычисляю, а кто еще выжил.
<