Танцующие с тенью
Шрифт:
Слово на санскрите, обозначающее майндфулнес, переводится как «присутствовать и оставаться». Мы просто остаемся со своей реальностью и уделяем ей внимание достаточно долго, чтобы получить доступ как к фигуре, так и к фону, и таким образом находим баланс целостности. Вот простой пример: мы с вами гуляем по пляжу, и я слушаю, что вы мне говорите. Но я при этом слышу также шум прибоя, он служит фоном, основой для истории, которую вы мне рассказываете. Ваша история обогащается моим вниманием к ней вместе со звуками волн. Все это сливается в один ритм. Для моих ушей ваша история — это фигура (то, на что я обращаю внимание, слушая); а звук прибоя — фон (то, что я слышу, не сосредоточиваясь на нем). Фигуру мы слушаем,
Фигура и фон постоянно оперируют в психодуховном синтезе. Внешнее проявление — это видимая фигура, за ней находится невидимый фон бытия, небытие, невещественность. Одна из форм майндфулнес заключается в том, чтобы сосредоточить внимание непосредственно на фоне бытия, отказаться от привязанности к фигуре и позволить себе переключить внимание на фон, из которого она возникла. Приведу пример: я чувствую опустошенность из-за того, что меня оставила партнерша, но я отбрасываю его на достаточно долгое время, чтобы войти в архетипический фон этого чувства — в сиротское ощущение ребенка, какой я есть сейчас и каким был всегда. В результате я контактирую с двумя подземными источниками: мне нужно проделать свою личную работу, погоревав над этой конкретной утратой и всеми потерями в прошлом, которые она оживляет, и мне нужно принять духовный вызов — лицом к лицу столкнуться с теневой стороной архетипических трудностей ребенка-сироты-героя и интегрировать ее. Многое происходит в моей психике в связи с тем, что меня оставили, и ставки резко повышаются. Беда не только в том, что меня бросили, но и в том, что меня нашли. Благодаря майндфулнес я оставил фигуру и нашел фон. В конечном счете кризис может захлестнуть и возродить меня, как разлившийся Нил оплодотворяет высохшие земли.
Фоном для видимого служит невидимое. Это «вспышка, открывшая невидимый мир», о которой пишет Уильям Вордсворт. Найти в ней покой и безмятежность — осознанность, майндфулнес в чистом виде, вспышка, поставленная на паузу. Пауза для времени — то же самое, что пустота внутреннего отдельного существования для бытия. Майндфулнес приводит нас к месту, где время и бытие, изменчивость и безусловность едины.
Вера в то, что существует только внешняя видимость, означает привязанность к внешнему. Мудрость находят, когда в результате внимания к внешнему понимают, что эта фигура изображена на фоне еще одной реальности. Эта более глубокая реальность — чистый простор, открытый потенциал, который, в отличие от ограниченной внешней видимости, безграничен. Именно в этом и состоит разница между эго и Самостью.
В восточной трактовке вокруг каждой фигуры есть пространство, равно как и между разными фигурами. Это пространство — шуньята, пустота, которая, как оказывается, удивительно плодородна, так как она предлагает нам более полный контекст, фон для нашей реальности, лишенной каких-либо ограничений. Шуньята означает, что ничто в мире не существует само по себе — все взаимозависимо. Это не нигилизм, а утверждение, что природа всего просторна. А мудрость — это понимание этой пустоты, то есть именно той открытости, которая описана в девятнадцатой главе «Откровения»: «И увидел я отверстое небо».
Экзистенциальная вина возникает в результате отчуждения эго от Самости. Тревога экзистенциалистов относительно этой пустоты, возможно, по-настоящему не связана с «конечным состоянием». Может, она проистекает из их настойчивого утверждения, что эго — единственная реальность. Эго любит линейность и ненавидит циклы. Если бы экзистенциалисты уничтожили разрыв между собой и всем остальным, возможно, их тревога превратилась бы в чувство принадлежности к земле со всей ее правомерной преходимостью и временами года, предполагающими цикличность изменений.
Без этого преходящего мы, возможно, никогда не искали бы бесконечности. Как иллюстрирует история Деметры, сказать «да» безоговорочно
ПРАКТИКА
Майндфулнес-медитация — это ежедневная практика, которая одним махом прорывается через все наши дуализмы. «Быстро, ничего не щадя, я полностью разбираюсь на части», — так говорит святой Иоанн Креститель о своем эго во время медитации.
Еще одна практика — настройка на более глубокие, скрытые подтексты своей тревоги. Я настраиваюсь, чтобы прочувствовать проблему, с которой столкнулся. (И тем самым нахожу в себе огромный диапазон мелодичности.) Данное чувство — это фон, на котором находится фигура моей проблемы. Это душевное пространство вокруг внешней драмы и за ней. Я определяю истинную суть и влияние проблемы, с которой столкнулся, находя в себе более полное ее ощущение. Тут можно повторить пример, приведенный чуть ранее: оказавшись брошенным партнершей, я могу чувствовать себя полностью изолированным и нежеланным. Это ко мне приходит архетипический сирота. Обиженное, возмущенное «я» становится в моем сознании навязчивой фигурой. Теперь я настолько захвачен и поглощен этой своей заброшенностью, что фактически присоединяюсь к тем, кто меня отверг, и в результате чувствую себя в ловушке.
Используя такой способ фокусировки, как настройка, я могу, испытав чувство заброшенности и пребывания в ловушке, в результате соприкоснуться с более масштабным духовным вызовом — принятием условия изгнания Адама и Евы, с которым сталкиваются все герои. (Герой — это любой, кто испытал боль и страдания и был преобразован ими. Боль необходима для трансформации и углубления персонажа.) Затем я определяю обширный духовный фон в своем поглощающем эго кризисе. Мое состояние изгнанного сироты — это наследие, которое я (как и все человечество) нес в себе на протяжении многих веков, оно не может не иметь смысла и не быть полезным в путешествии моей души. Когда я концентрируюсь на том, насколько я обездолен, или на том, как плох тот, кто меня оставил, это осознание не приходит. Значит, я в плену у осуждения и вины. Слои эго стали фигурой: «Да как она смеет так со мной поступать!» А практикуя настройку и фокусировку или майндфулнес, я нападаю на золотую жилу своей новообретенной земли — фон, где нет эго.
Таким образом, активное посещение фона есть свобода от фигуры в том смысле, что мне больше не нужно отождествлять себя с ней, то есть оставаться к ней привязанным. Ее нет. Я могу смотреть этот фильм в своей голове и в своей жизни, не привязываясь ни к одному из персонажей, ни к сюжетной линии. Когда я отбрасываю привязанность к результату, в порочном круге страха и желаний моего эго открывается пробел, и происходит сдвиг в виде отречения. Отречение от эго (и его капитуляция) означает отказ от множества наших страхов и желаний в пользу единства безусловной любви, вечной мудрости и силы исцеления. А еще это истинная преданность.
Эквивалент всего этого в западной психологии — просто принять тревогу как информацию, не действуя исходя из нее. Кен Уилбер говорит: «Мистицизм — это не регресс в пользу эго, а эволюция в выходе за его пределы… Сила эго кроется в нашей способности оставаться беспристрастными наблюдателями». Именно так усиливают эго настройка и медитация, спокойное пребывание в том, что есть, в текущей реальности. А сила эго дает нам достаточную уверенность, чтобы выглянуть за рамки себя и благодаря этому увидеть все человечество в целом. Сострадание открывается из позиции уверенной силы. «Человек видит свое сердце во всех живых существах и все живые существа в своем сердце. Любовь не различает, кто враг, а кто друг. Человек одинаков в чести и в позоре, в жаре и холоде, в удовольствии и в боли; он свободен от оков привязанности», — говорит «Бхагавад-гита».