Танец над вечностью
Шрифт:
— Это из-за вас! Зачем вы ее раздразнили этой глупой выходкой на балу? Мало ей было убить императора! Так и Рыбальски ей чем-то не угодил!
— Напоминаю, что это вы ей подыгрывали и покрывали мерзавку, — холодно парировал я. — И к вашему сведению, к покушению на императора Хриз не имеет никакого отношения…
Я благоразумно промолчал о том, что это лишь потому, что у нее похоть пересилила жажду императорской крови.
— Да откуда вам вообще знать?
— Я знаю, потому что… провел с ней всю вчерашнюю ночь, — про Луиджию я решил умолчать. — Поэтому и спрашиваю, когда убили Рыбальски. С Хриз мы расстались утром, когда у ваших ворот уже стояли имперцы. Кстати, надеюсь, у вас хватило ума не раскрыть
Лешуа растер пятерней лицо, пытаясь взбодриться, потом встряхнул головой.
— Конечно, нет! Рыбальски нашли утром в кабинете. Труп уже успел остыть. Кто-то… стукнул его по голове тяжелым подсвечником. Не понимаю тогда, кто! Если это не она, то кто?!? А камень кто украл? Куда делась Луиджия? Имперцы требовали выдать им девушку, обвинив ее в покушении на императора! Обыскали весь дом, размахивая приказом на изъятие фамильного рубина! Его тоже не нашли! И в конце концов забрали Сигизмунда… Что вообще происходит?..
Глава 15. Хризокола
Я подобрала заплечный мешок, выкинутый вчера — нет, целую вечность назад! — и побрела обратно к дому, подавив отчаянное желание оглянуться на Кысея. Надо было поторопиться и ускользнуть, пока не проснулись остальные обитатели особняка. На кухне все еще остро пахло шоколадом, и к горлу подкатила горечь. Почему мне опять приходится бежать, словно крыса, бросая всех? Прогнав дурные мысли, я направилась в кабинет хозяина дома, чтобы разжиться золотишком перед дорогой в никуда. Но там уже был сам Рыбальски. Мертвый. Он сидел за столом, уткнувшись лицом в бумаги, насквозь пропитавшиеся кровью.
А если это я его убила?.. Но когда бы я успела? Когда утром выходила на кухню сварить шоколад?.. И тут меня охватил ужас. А был ли Кыся? Вдруг его горячие ласки мне привиделись?.. Навоображала себе бог весть что, а сама устроила кровавые пляски на костях?.. А может, вообще всех поубивала, оттого в доме такая гнетущая тишина? Торопливо закатала штаны, провела рукой по колену. Вот синяк, вот порез на лодыжке от осколков зеркала, и сладко ноющее лоно мне не привиделось, и искусанные губы на месте. А если это Луиджиа? Девчонка вернулась сама не своя, пьяная, на ее платье были брызги крови. В комнате в самом деле стоял странный кисловато-хмельной запах, а пятна крови могли быть не императора, а Рыбальски.
На полу рядом со столом валялся тяжелый подсвечник. Я подошла ближе и нащупала давно угасший пульс на шее. Тело успело остыть, значит, убили давно. Мое внимание привлекли бумаги на столе, и я вытащила один из окровавленных листов. Завещание. Рыбальски хотел составить новое завещание. Однако текст обрывался на самом интересном месте, и было непонятно, кому Джеймс хотел оставить свое весьма немаленькое состояние.
Я подняла подсвечник, примериваясь к его тяжести в руке. Стала по левую руку убитого рядом со столом. Удар был нанесен в висок и чуть наискосок, скорее всего, убийца бил правой рукой. А правая рука у Луиджии была вывихнута, девчонка не притворялась. Тогда кто?..
За дверью послышался шум. К кабинету шли. Я метнулась к окну и спряталась за тяжелой пыльной портьерой. Провернулся ключ в замке. Открылась дверь.
— Не понимаю, на каком основании обыск… — раздался недовольный голос Шарлотты. — Джеймс? Джеймс!..
— Отойдите от него! — грубый окрик.
— Что с ним?!?
Я рискнула выглянуть: в комнате были трое имперцев вместе с Шарлоттой.
— Ваш муж убит, — резко ответил тощий офицер. — Где ваша падчерица Луиджиа?
Женщина негромко охнула и рухнула в обморок. Быстро сработали имперцы. Ищут девчонку. Это плохо. Маскарад Луки больше не сработает. Давно пора было убираться. Как же теперь выбраться из дома незамеченной?
— Где ваша падчерица Луиджиа? —
— Я… не знаю… — пролепетала та. — Она… вчера… уехала… с императором…
— Его Величество убит!
И женщина опять лишилась чувств. Это меня спасло. Офицеру надоело с ней возиться, он распорядился солдатам вынести ее, а сам осмотрел бумаги на столе, обшарил ящики, но заглянуть за портьеру, слава Единому, не удосужился. Запер кабинет на ключ и ушел.
Я заметалась по комнате в отчаянии, проклиная все на свете. Куда деваться? Окно? Третий этаж! Но все равно распахнула окно и осторожно выглянула. В лицо дохнуло жаркой майской духотой, к которой примешивался сладко-мертвенный аромат цветущей акации. Обманчивая тишина сада была похожа на тонкую, но прочную паутину, которая опутывала и сковывала движения, в ней увязала мысли и желания, хотелось лечь и уснуть вечным сном. Я пересилила себя, закинула мешок за спину и полезла на крышу.
Полуденное солнце жарило немилосердно. Черепица прогрелась до состояния раскаленной сковородки, но ее тепло меня странным образом умиротворяло. Я была похожа на ленивую жирную кошку, которая объелась сметаной и вылезла на крышу погреть пузо на солнце. Вот только лежать мне приходилось на животе, подставляя лучам спину и прячась за козырьком. Отсюда я наблюдала за копошением забавных красных человечков внизу. Они оцепили дом, обыскали сад, потом вместе с Шарлоттой прыснули к склепу, через несколько минут выскочили оттуда, суетливо забегали вокруг командира, о чем-то переговариваясь, а потом… Потом схватили и утащили взъерошенного Сигизмунда. Шарлотта и Алиса на пару голосили ему вслед, рядом топтался растерянный Лешуа. И наконец все стихло, наступила благословенная тишина.
Я позволила себе перевернуться на спину и прикрыть глаза, нежась на солнце. Кто убил Рыбальски? Сигизмунд? У него был мотив, как впрочем, и у любого обитателя этого дома, даже у Лешуа имелись основания. Перед глазами плясали и кривлялись алые искры, превращаясь в уродливые оскалы карточных фигур. Вот порванная надвое карта близнецов… Ее бьет карта шута без масти, бесцветная и уродливая, готовая разродиться двумя новыми… Вот сброшенный со стола туз Рыбальски, истекающий кровавыми рубинами… Дама треф с недовольно поджатыми губами Шарлотты… А вот и мой тюльпанчик пик, так некстати пришедший в руку… А на кону вся вечность и еще чуть-чуть сверху… Я крепко держу свой козырь, но неизвестный противник — Единый, как пить дать, Единый! — пытается вырвать карту из рук. Я кричу и вцепляюсь в нее зубами, обливаясь горючими слезами, и тут сопротивление пропадает!.. Я теряю равновесие и падаю, но продолжаю прижимать карту к груди. Но шут подмигивает мне грустно и меняет масть, превращая карту в тигра!.. Червовая масть императора… Зачем она мне? Я пытаюсь сбросить ее, но она липнет к рукам и больно впивается в тело. А в груди пустота, на карте бьется мое сердце, живое и истерзанное… Вокруг меня поднимается кровавая метель из карт. Они вьются и пляшут, пьют мою кровь и отваливаются сытыми пиявками, которые скрипят под ногами осколками зеркал… А я танцую… все танцую и никак не могу остановиться.
Проснувшись от рубиновой боли в бедре, я какое-то время слепо всматривалась в темное кружево облаков на ночном небе и пыталась сообразить, где нахожусь. Потом подобрала мешок, встала и подошла к краю крыши. Ночь опустилась над городом и расцветала, распускаясь светом окон в домах, шелестя призрачным отблеском реки, алея золотыми куполами соборов. Самый высокий… Вон он… Штефский собор. Взять бы и полететь над дремлющим городом, отбросив в сторону все сомнения, приземлиться бесшумной татью на купол божьего дома, обернуться вокруг него ночной тенью и украсть у Единого… Я забыла, что хотела украсть?.. Кажется, весь мир?..