Танец над вечностью
Шрифт:
Боль казалась неважной, даже несуществующей, выдумкой скучающего разума. Она отпадала, как короста, всего лишь мгновения бытия в благословенной вечности. Безумие хаоса порождает сознание и оно же поглощает его в смерти, так стоит ли бояться? Все повторится!.. Лететь!.. Все бросить!.. К звездам!.. Оставить внизу страх, боль, безумие, обман, безнадежность, смерть!.. За спиной выросли бумажные крылья. Я шагнула вперед, подхваченная плывущей ночью. Лететь!..
Но упрямый Кысей не отпускал. Он тянул назад, ломал мне крылья, вырывал из них перья-карты, опутывал ноги, душил в кулаке, запирал в горящей клетке. Так бы я наверное
— Еще поиграем, Единый, поиграем!..
Я брела по ночному городу в единственное место, где для меня сейчас было возможным укрыться. В цирк папаши Жирарди. Ярость клокотала в груди, обжигая сознание. Горела кожа, ощущение одежды на теле было невыносимым. Хотелось порвать на себе все и бежать голой. Кажется, я перегрелась на солнце. На голове словно образовался тесный обруч, который сжимался у висков в предчувствии грозы. Духота накрыла город плотным саваном. Винден замер, затаился в ожидании стихии, готовой обрушиться на него, смыть грехи с его улиц и унести прочь вышедшим из берегов Дымнаем. А мне надо было переждать приступ.
Я ввалилась без спросу в наш старый фургончик, заперла дверь и плотно занавесила окна. Достала из сундука веревку и завязала скользящий узел. Фургончик стоял на отшибе, маловероятно, что кто-то мог сунуться, но лучше перестраховаться. Приняв необходимые меры предосторожности, чтобы не подавиться языком во время приступа, я рухнула в кровать. Страха не было. Я понимала, что могу не пережить эту ночь, но может это и к лучшему?.. Ведь если утро завтрашнего дня наступит, то я утоплю Винден в крови. Пожалуй, не только Винден, а весь мир. Я скрючилась в безжалостных тисках и закрыла глаза. Спокойной ночи, светлая вояжна…
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ — очень сырой текст, нашкрябанный по памяти! если мне восстановят файл, то могут быть отличия. Но все равно, огромная просьба — найдете опечатки — пишите!
Фургончик кружился и подскакивал в водовороте ливневых потоков. Атаман сидел рядом и гладил меня по голове:
— Ну что ж ты все мечешься, Цветочек? Никак не угомонишься…
— Воды! — стонала я, извиваясь в путах. — Бешеная Медведица!.. Крови напилась!..
— Тише, шшш… — успокаивал меня атаман и целовал в пылающий лоб. — Я тебе спою, тише…
И напевал эту несносную колыбельную Мертвых земель, от которой меня выворачивало наизнанку.
— Дочь!.. У меня дочь!.. — хрипела я, и хлестал дождь за окном.
— Близнецы у тебя, — лукаво подмигивал мне атаман и раскуривал трубку. — Выбирай, мальчики или девочки?
— Проклятое отродье!.. Прочь!.. — ревела я, и гремел гром.
— Ладно, пусть будут дочки, — легко соглашался атаман и пускал кольца табачного дыма, которые поднимались вверх и закручивались в спирали, нанизываясь на сверкающие молнии. — Красивые и сероглазые, как ты… Ты спи, Цветочек, спи… А дочек как назовешься-то?
— Удавлю! — плевалась я и билась головой, а град лупил по городу.
— Уговорила, — кивал атаман. — Первой
— Отпусти!.. Больно!.. — скулила я, и выл ветер в дымоходах.
— Святая София… Непорочная… Как ты!.. — скабрезно ухмылялся атаман и дымил мне в лицо табачной поземкой. — Ты же помнишь, чему я тебя учил, Цветочек? Иногда сложнее всего просто ничего не делать, забыла?
— Не могу!..
— Надо просто подождать, ну вспомни же… Карту подождать…
И атаман ловко доставал козырь из рукава и подсовывал мне под нос. Бубновая шестерка! На ней было мое лицо, которое отражалось в зеркале, двоилось, троилось, множилось, дробилось, разбивалось… Я выхватывала эту карту и смеялась, торжествующая и свободная. Все карты в колоде стали моими!.. стали бубновыми шестерками!.. Я метала их во врагов, превращая в острые рубиновые лучи добра, кромсала солнечную тыкву, заливала густой черный шоколад в глотку беспомощно растопыренной бездны, танцевала на осколках миров… и хохотала… хохотала до кровавых слез… из которых робко прорастал пиковый тюльпан…
За окном тихо шумел дождь. В фургончике все еще пахло табаком, но атамана не было. Его мара попрощалась со мной, впервые появившись в зримом обличье, и ушла навсегда. Как до этого ушла Матушка Ген.
— Почему меня все бросают? — прошептала я, выпутываясь из веревочного плена. — Почему вы все уходите?..
Но пыльная тишина молчала в ответ. На негнущихся ногах я подошла к сундуку и достала из него замусоленную игральную колоду. Дрожащей рукой вытащила наугад карту. Кто бы сомневался! Бубновая шестерка! Я расхохоталась и уже не могла остановиться, так и смеялась до жестокой икоты и боли в животе, уронив себя и карту на пол…
Папаша Жирарди не очень обрадовался, когда к нему заявилась рыжеволосая нахалка и потребовала принять в цирк. Однако чудачка была настойчива, показала пару фокусов с картами и на спор метнула все кинжалы вокруг головы старика, едва не заставив того обделаться в штаны. Назвалась Бубной. Попросила себе наряд бубновой шестерки и пустующий фургончик на отшибе. Папаша Жирарди неохотно выдавил согласие, тем не менее оговорив, чтобы костюмом я занялась сама и на выручку первое время не рассчитывала. Меня это устраивало.
А после выступления я отправилась в город. Ночные тени сгустились и окутали газовые фонари самого опасного района Виндена — Пральтера. Здесь располагались бандитские притоны, бордели и, разумеется, игорные дома. Я скользила по улицам, словно голодный хищник, вышедший на охоту. За карточным столом мне всегда везло, ведь всего-то надо — запоминать карты и просчитывать ходы противников. Азарт и предвкушение игры бодрили кровь, зудели в нетерпении ладони. На улицах было особенно людно. Предприимчивые винденцы не растерялись и предлагали краснопузым захватчикам съестное, продажных девиц и развлечения на любой вкус. Как грибы после дождя, открылись новые кабаки, откуда доносилась задорная музыка и безголосые пения, откуда струился табачный дым, откуда вылетали пьяные в дымину нищеброды, откуда вываливались имперские богатеи в обнимку с бледными опиумными шлюхами. Иногда они успевали добраться до экипажа, а иногда нет, и тогда занимались блудом прямо на улице, под улюлюканье и одобрительные подначивания ротозеев. Винденской стражи видно не было, зато повсюду сновали имперские патрули.