Тангейзер
Шрифт:
Затем, сделав круг, вернулась, вышла из воды, у него замерло дыхание от ее сильной звериной красоты дикого существа, легла спиной на камни и закрыла глаза.
Он тихонько поднялся, начал приближаться, стараясь не выдавать себя, но под подошвой хрустнул камешек, она тут же повернула голову в его сторону и распахнула глаза, большие и строгие.
Он сказал издали поспешно:
– Не пугайтесь, я просто любовался вами.
Она внимательно осмотрела его с головы до ног, голос ее прозвучал
– Я не пугаюсь.
– Вот и прекрасно, – сказал он с облегчением. – Можно я тут с вами присяду?
Она коротко усмехнулась.
– Можете даже прилечь, если ваши кости вытерпят эти камни.
– Смогут, – заверил он. – Я не комнатный рыцарь, я много воевал, приходилось спать на голой земле, а когда рядом был костер, уже счастье.
Она проговорила, словно не слыша:
– Вы пришли сюда сами по себе… или…
– Нет, – признался он. – Я давно заметил вас.
– Я чем-то отличаюсь?
– Да.
– Чем же?
– Не знаю, – ответил он. – В вас много силы, чувствуется характер. Вы больше амазонка, чем вакханка… Вас как зовут?
– Эльза.
– Эльза, – повторил он. – Это же германское имя!
Она спросила с иронией:
– И как вы догадались?
– Простите, – сказал он, – все-таки это весьма необычно. Откуда среди эллинских… или римских, неважно, вакханок германская женщина?
Она смотрела на него с усмешкой.
– А догадаться трудно?
Он сказал с неловкостью:
– Вы правы, мне теперь такое трудно… Я миннезингер, здесь у меня очень хорошо получаются новые песни, а старые обретают иное звучание, но вот сообразительность что-то у меня просела, как мартовский снег…
– И все-таки?
В ее голосе звучала насмешка, он сказал с трудом:
– Не слишком дико будет предположить, что вас тоже сюда загнала Дикая Охота?
Она покачала головой.
– Нет, но близко, близко.
– А что еще может, – спросил он в недоверии, – кроме этого ужаса?
– Может, может, – заверила она.
Он всмотрелся в нее внимательно.
– Неужто вы пришли сами?
– А вот представьте себе, – ответила она. – Была несчастная любовь, в мои четырнадцать лет меня хотели выдать за богатого старика, и я решила, что лучше погибну, чем позволю сотворить с собой такое…
– И прибежали сюда?
– Как видите.
Он покрутил головой.
– Я думал, я такой один сюда попал…
– Сюда легко прийти, – ответила она, – выйти невозможно.
Он ощутил холодок по всему телу, такая мысль как-то вообще не приходила в голову, спросил настороженно:
– Не выпускают?
Она покачала головой.
– Почему?
– Но…
– Нет-нет, – пояснила она, – никто не уходит. Там холодный и голодный мир, даже королей
Он вздохнул с облегчением.
– Ну… тогда все проще…
Она посмотрела на него со странной улыбкой.
– Да?
– Конечно, – ответил он с убеждением. – Главное, что уйти можно так же просто, как и выйти!
Она вздохнула, взгляд ее был полон сочувствия.
– Да, но…
– Что-то мешает?
Она кивнула.
– Да. Но ничего нового, только то, что здесь есть все, к чему вы стремились. А от этого не уходят.
Он подумал, сказал с неуверенностью:
– Ну не знаю, не знаю… Я – человек искусства, потому во мне горит страсть заставить весь мир слушать мои песни! А когда услышит мир, чтобы услышали и ангелы на небе! И ад, и звезды, и горы!..
Она произнесла с некоторым сомнением в голосе:
– Хорошо-хорошо… Но сперва вы должны создать эти песни?
– Я их уже почти создал, – ответил он гордо. – Почти! Столько новых мотивов отыскалось, поверить не могу! Это просто счастье для музыканта, правда-правда!.. Так что для меня здесь не только вино… Вы позволите вас поцеловать?
– Да, – ответила она, – конечно же, что за странный вопрос…
Хозяйка подошла неслышно, он вскинул голову и уставился на нее несколько отстраненно, еще видя шумные толпы восторженного народа, что несут его на руках по улицам.
– Ох, – сказал он наконец, – простите…
Теперь она так сильно и широко положила красные тени вокруг глаз, что те поднялись до бровей, а внизу захватили скулы, слившись в одно целое на переносице, так что все это великолепие выглядит карнавальной маской.
Губы для контраста остались неподкрашенными, и Тангейзер то и дело переводил на них взгляд, верхняя губа красиво вздернута, обнажая зубки, справа над уголком рта посажена настолько кокетливая темная мушка, что то и дело поглядываешь на нее и сразу видишь призывно приоткрытый рот…
Она спросила с задорной улыбкой:
– За что просите прощения?
– Я должен был учуять ваше появление, – ответил он, – как собаки чуют приближение рассвета!
– Да? – спросила она с интересом. – Я думала, рассвет чуют петухи… и прочие птички.
– И поэты!
– Да-да, – произнесла она загадочным голосом. – Вижу, складыванию песен наш уют не мешает?
– Еще как не мешает, – подтвердил он с восторгом. – У меня получается нечто совсем новое, чего не встречал ни в суровой Германии, ни на знойном Востоке!