Танкисты(Повесть)

Баскаков Владимир Евтихианович

Полковник надел шинель и сделался сразу очень сосредоточенным. Спросил:

— Кто их видел?

— В нашем банно-прачечном отряде ночью убили девушку.

— Кто убил?

— Разведка немецкая. Галя Васильева на крыльце сидела, увидела немцев, закричала, а они ее сразу — наповал. Я выскочил с автоматом, но запоздал, да и темно еще было. Ушли они.

— Куда ушли?

— В сторону леса, за озеро. Я с девчатами и туда сходил. Только уж какие из прачек разведчики. Однако следы обнаружили.

— И много следов?

— Порядочно. И урчание какое-то слышали. Вроде танки есть…

— Вы кто,

старшина?

— Начальник банно-прачечного отряда.

— И всю войну в этом отряде?

— Да нет, товарищ полковник, — засмущался старшина. — Я кадровый. Это после ранения…

— Так вот… Поступаете теперь в мое распоряжение. Оружие есть?

— Автомат.

Полковник обернулся к Рубинову:

— А вас, товарищ майор, я очень прошу выделить офицера.

— Да, конечно, — поспешно согласился Рубинов. — Вот, кстати, с передовой прибыл капитан.

Боев слышал весь этот разговор, но никак не мог быстро закрутить портянки — от огня они стали твердые, как картон. Лебеденко и старшину он догнал уже на улице, когда полковник садился в машину, напутствуя Горобца:

— Вот вы с капитаном пройдетесь по деревне. Соберете всех, кто есть, и ко мне на церковную площадь.

Старшина оправил ремень на полушубке, козырнул и зашагал по пустынной улице размеренным своим шагом, как на плацу. Боев едва поспевал за ним. Ему показалось, что он где-то видел этого старшину, но спрашивать не стал. Мало ли было встреч — война большая.

— Хорошая была девушка, — сказал Горобец как бы про себя после продолжительного молчания. — Работящая…

И Боев только сейчас по-настоящему осознал, что погибла та самая Галя, с которой он познакомился ночью, спокойная широколицая кружевница.

Защемило сердце. Как это часто бывает на войне: узнал человека, почувствовал в нем что-то очень хорошее, и вот именно этот человек гибнет! Наверное, правда, что погибают лучшие.

Сзади раздался оклик:

— Постойте, товарищ капитан, подождите меня.

Боев по голосу узнал Проценко.

— Это наш водитель, — ответил он Горобцу и в свою очередь спросил солдата: — Чего тебе?

— Майор Рубинов прислал, значит, меня к вам. На подкрепление.

Горобец сверху вниз посмотрел на маленького, полнеющего Проценко, в засаленном, почти черном ватнике, в зеленых ватных штанах, мешками свисающих над кирзовыми сапогами. Усмехнулся:

— С тебя подкрепление. — И отвернулся, зашагал дальше.

Первой на пути им встретилась кухня. Труба дымилась, но никого рядом видно не было. Старшина постучал по брезентовому кузову машины:

— Есть живой кто?

Из дверки высунулась широкая, плоская физиономия.

— Чего тебе?

— А ну, в ружье! — зычным голосом скомандовал старшина.

— Ты что, взбесился? — обозлился широкоскулый и скрылся за дверью.

— Подъем, я говорю! — Старшина расправил плечи, стоял по стойке «смирно», бритая шея его покраснела.

— Ну какой подъем, куда подъем? — Широкоскулый снова появился в дверях, правда, уже в ватнике и в шапке.

— Видишь, офицер тебе приказывает. — Старшина кивнул в сторону молчавшего Боева.

— Ну чего ты шумишь? Капитан тихо себе стоит, а ты шумишь.

— Немцы в селе.

— Какие немцы?

— Настоящие.

— Так бы и говорил.

Через минуту

широкоскулый, а с ним еще три солдата в ватниках выскочили из кузова. У всех были автоматы.

— Ну, кухонная команда, становись! — уже спокойнее скомандовал старшина. — И ты, водитель, тоже в строй.

— Я? Товарищ капитан, — жалостливым голосом заговорил Проценко, обращаясь к Боеву, — майор Рубинов, когда меня посылал, ничего про строй не говорил…

— Разговорчики! — строго одернул его Горобец.

Боев молчал, и Проценко нехотя пристроился с левого фланга.

— Шагом марш! — скомандовал Горобец, и солдаты не в ногу зашагали по улице.

Проценко был расстроен. Ну, попал! Этот проклятущий банно-прачечный старшина не иначе в пекло гонит, чтобы себя показать. Ведь сидят себе немцы в лесу, не лезут, ну и пусть сидят. Нет, ему, черту гладкому, повоевать захотелось.

Проценко работал на редакционном грузовике более трех лет и так отвык от строя и от всего связанного со строем, что этот марш вдоль деревни с заряженным автоматом на шее казался ему нарушением основ жизни. Конечно, жизнь не баловала его и в редакции. Работы было много. Редакция передвигалась часто. А по ночам приходилось еще крутить тяжелый маховик печатной машины. Спали мало. Но все-таки это не передовая. Редакцию не раз бомбили с воздуха, однако снаряды сюда не долетали.

Проценко был ушиблен войной с самого начала. Его, шофера московской овощной базы, призвали в армию в июне сорок первого года, а в начале июля эшелон, в котором не обмундированные еще новобранцы двигались на фронт, немцы разбомбили на станции Орша. Он навсегда запомнил эту ночь, мечущихся у вагонов людей, стоны раненых. Утром новобранцев успели обмундировать, выдали винтовки, но в бою Проценко так и не побывал. На марше их команда опять попала под лютую, на этот раз дневную бомбежку. Два десятка самолетов в несколько заходов рассеяли колонну. Командиры собирали ее до самого вечера. Заночевали в лесу, а наутро — опять бомбежка, обстрел из пулеметов с бреющего полета. Проценко не ранило, но от команды он отбился. Несколько суток мотался по лесу — дороги уже перехватили немецкие танки. Вышел к своим грязный, заросший, испуганный. На этот раз его не послали в строй, а дали полуторку и вместе с ней направили в редакцию дивизионной газеты. С тех пор Проценко все по редакциям. Работал он добросовестно, шоферскую свою службу нес аккуратно. Тем не менее ушиб, полученный в первые дни войны, не проходил, и сейчас, зимой сорок пятого, его всякий раз бросало в холодный пот, когда в небе гудел авиационный мотор.

А тут вдруг снова в строй и шагай с автоматом к черту на рога. Да еще с таким служакой, как этот Горобец!..

У танка, что стоял поперек улицы, старшина, однако, не шумел. Спокойно и тихо поговорил со здоровенным парнем в комбинезоне, видимо механиком-водителем, и стоящим с ним рядом маленьким танкистом в шинели, на голове танкошлем. Горобец повел свою команду к большому машинному амбару.

Когда они отошли от танка, Боев подумал: «А ведь у этого маленького танкиста в шинели какое-то очень знакомое лицо. Где я его видел?» И сразу в памяти всплыла железнодорожная станция на Украине, тоскующий комендант… Да ведь это же Мальцев! Он самый, старший лейтенант Мальцев! Но откуда он здесь?