Тара
Шрифт:
4.
... Всё было хорошо в жизни Тары: уютный дом, верная Куся, перебравшаяся к ней от Настасьи. Средств на жизнь хватало за счет щедрых подношений гостей. Несли больше едой: кто полмешка картошки, кто баночку солений, кто саночки дров, а кто и деньгами. Даже трудодни за работу в сельском клубе шли. Тара стала художником. Рисовала она не ахти, но больше никто за "мазню" браться не желал. Только не спокойно было на душе у ведьмы.
Во-первых, теперь каждую ночь она видела себя старой, творящей ведьмовские обряды. Против чего обряды во сне делала,
Во-вторых, чем больше она узнавала, тем яснее понимала - за знания однажды придётся платить. И сколь высока будет эта плата - не угадать, ибо дар её нездешний, как и она сама, ТАРА.
Что-либо вспомнить из жизни старухи (ЕЁ прежней жизни) не получалось при всём желании. Да и была ли она, эта прежняя жизнь? Была ли девочка Маша, детдомовка? Тоже уже не понять.
В третьих, рос страх: её будут искать. Когда-нибудь найдут. И она должна быть готова к встрече. Кто ринется на поиски? Явно, люди не из прошлого сиротки. И не люди вовсе. А те, кто связан со старухой: страшные, неумолимые, беспощадные. И чтобы выстоять, она сама должна стать такой же, и ещё лучше. На две головы выше. Иначе, как говорил Валентин Игнатьевич, бывший лётчик, жизнь будет, как полёт в горящем самолёте со сломанным механизмом катапультирования...
Память могущественной ведьмы, заключенная в ней... Память, касающаяся ремесла, заклинание за заклинанием волшебной нитью разматывалась перед её внутренним взором. За период самостоятельной жизни Тара многое обдумала, повзрослела не по годам, научилась ещё большему. И когда Анфиса, подстрекаемая дедом Яшкой, написала письмо в райцентр, дескать, проживает в колхозе сирота головой слабая, распространяет антисоветскую крамолу, умы тружеников честных смущает, ведьма ничего предпринимать не стала. И даже председателя предупреждать не захотела. Пусть его дочь поймёт, кому хуже сделала.
Из райцентра, к счастью, прислали не дознавателей, а журналиста мелкой газетёнки, что разозлило Анфису и расстроило деда Яшку. А уж Валентин Игнатьевич, едва прознав о цели визита, а, главное, о его причине, стиснул покрепче зубы, потом натянуто рассмеялся, мол, глупости всё это, вместо экскурсии к "пережитку прошлого" повёл писаку по коровникам, рассказывая о росте надоев, о планах по посевам кукурузы, о расширении площадей под лён...
Обошлось. Журналист разомлел, расслабился, после третьей рюмки согласился, что ведьм на свете нет и быть не может, заверил председателя, что уважает его за проделанную работу, да так и уехал заполночь... Зато Анфисе, не смотря на восьмой месяц беременности, досталось по полной.
– Ты что, змеюка, хочешь отца под суд отправить? Ты о себе подумала? Там же очутишься! Прямо дитя неразумное!
– тормошил дочь Валентин Игнатьевич. И если бы не Настасья, вступившаяся за девку, отлупил бы Анфису отец.
Слухи дальше райцентра пока не поползли. Но в самом райцентре бояться Таре было некого. Двое самых влиятельных партийных начальников уже лечились у девочки, и курс их лечения был
Так прошли зима и весна, настало лето. Настасья вышла замуж за председателя. У Анфисы родился сын Женечка. Дед Яков... Даже он, казалось, смирился с тем, что живёт бок о бок с ведьмой. Тем более, что ничего плохого, кроме хорошего о ней не говорили.
А потом в селе появился он. Ещё до полудня ясного июльского дня прямиком к дому ведьмы Владленовны подъехала заляпанная грязью машина. Если не обращать внимания на разводы земли с глиной на боках, можно было разглядеть - машина новенькая, ещё не битая, от рождения светло-бежевая. За рулём сидел мужчина лет тридцати пяти, городской наружности, в очках, клетчатой рубашке. Притормозив у самой калитки, он вышел, не спеша осмотрелся вокруг, втянул длинным носом чистый воздух, отчего-то поморщился и только тогда распахнул заднюю дверь.
– Приехали. Кажется, тут. Я зимой был, но не промахнулся. Её изба.
– Не верю я в неё, - отозвался второй мужчина, неторопливо вылезая из авто. Был он лет сорока пяти на вид, одет совсем уж не по-деревенски. Отглаженные светло-коричневые брюки, чуть-чуть примятые на коленках, белая рубашка с застёгнутым на все пуговицы воротом, галстук...
Завидев таких видных гостей, вешавшая бельё тётка Варвара чуть было не уронила на землю полотенце, но вовремя опомнилась, пригнулась к кусту красной смородины, затаила дыхание - что дальше будет.
А дальше второй мужчина наклонился, бережно вытащил из машины чернявую девочку лет пяти и понёс к ведьминому дому. Шофёр открывал этим двоим калитку, стучал в выкрашенную в белый цвет дверь, потом в высокое окно. Наконец, дверь отварили, и мужчины вошли внутрь.
Тётка Варвара ещё пару минут постояла, пригнувшись, а потом, бросив в тазу на грядке чистое бельё, кинулась к соседке - рассказывать.
Открывшая гостям Тара впервые не знала, что делать. Сегодня снов ей не было. И по этому случаю она планировала грандиозную уборку. Разные люди приходят. И мысли у них не всегда чистые. Надо иногда от них убирать жильё...
Одета ведьма оказалась неподобающе случаю. На девочке была старая застиранная юбка, на которой угадывался цветочный узор, да кофта размера на три больше положенного. Светлые густые волосы сдерживала чистенькая беленькая косынка.
– Я вас помню, - бросив взгляд на водителя, сказала ведьма.
– Вы в марте приезжали, убеждали меня дела бросить, как все советские дети об учебе думать.
– А сейчас помощи приехал просить, - ответил водитель, пропуская в избу мужчину с девочкой.
– Вижу, - нахмурилась Тара.
– Обождите тут, пока вам комнату помою. Койку мне поможете принести от соседей, а я на печи посплю пока.
– Разве ты вылечишь её?
– без всякой надежды в голосе спросил второй мужчина, прижимая к груди не реагирующую на окружающее дочку. Её зелёное нарядное платьице примялось, лента из черных волос норовила выскользнуть на пол. Широкоскулое лицо было бледным и безжизненным. Кукла, по жилам которой бежала кровь, а тело нуждалось в еде и постоянном уходе, безразлично смотрела в потолок.