Тарантул
Шрифт:
– Это хорошая мысль, - говорю я.
– Думаю, надо вернуться...
– И делаю вид, что выкручиваю руль для радикального маневра.
– Прекрати!
– орет Вирджиния.
– Связалась на свою голову!..
Я смеюсь от души - надо же такому случиться: моя персона под защитой Хозяина. И в этом есть сермяжная правда нашей действительности. Права Варвара Павловна, ох, права. Да, братва вела себя очень странно, точно все были повязаны невидимыми путами. Следовательно, моя жизнь и свобода в волшебном предмете, именуемом "компакт-диск". И пока я или кто другой её
– Верка, - ору я, - на хрена мне что-то искать? Давай жить сто лет и умрем в один день!
– Умрем, - покусывает губы, - только не через сто лет.
– А когда?
– Дня через три-четыре.
– Куда все торопятся?
– удивляюсь.
– И краснострелочники? И фабричные? И ты?
– В счастливое будущее, Чеченец, - усмехается.
– Все хотят получить счастье. В полном объеме.
– Я тебя не понимаю?
– И не надо тебе, милый, ничего понимать.
– Почему? Я любознательный.
– Чтобы в гробу лежали кости, надо поставить крест, - и дымная вуаль таинственности плавает перед её целеустремленным лицом.
Черт знает что! Какие-то игры в жмурки. Какая разница, когда сыщется эта проклятая дискета - через день или через сто лет? Для меня, например, никакой. Лучше через сто столетий. Подозреваю, этот срок не устраивает ни одну из трех заинтересованных сторон.
Ситуация сама по себе и смешна, и нелепа: компакт-диск один, а желающих им владеть намного больше. Что делать? Единственный выход распилить компьютерный кругляш на три равные части и одарить всех жаждущих и алкающих. Представляю, как вытянутся их рожи?
– Смех без причины - признак дурачины, - говорит Вирджиния.
– Извини, - каюсь я, понимая, что и на самом деле скалюсь, как ослик на морковку.
– Вспомнил анекдот.
– Расскажи, не таи, - не верит.
И я ведаю байку о мужике, который проявил удивительное мужество, когда спас ребенка, упавшего с парохода в реку. Ах, какой герой! Ах, какой герой!
– кричали все на палубе. А мужик утерся и цедит сквозь зубы: Знал бы, какая блядь меня толкнула в воду, убил бы!
Вирджиния смеется: героизм поневоле страшнее атомной бомбы. Не нужен нам героизм, товарищ Иванов, требуется кропотливая и спокойная работа на благо отчизны. То есть, не понимаю я. Тогда Варвара Павловна, как учительница, вновь начинает растолковывать суть своего предположения. Я, на её взгляд, лучше других знал отчима и мне необходимо каким-то чудесным образом угадать потайное местечко.
Чаще всего человек действует по шаблону - прячет, к примеру, американские доллары в собрание сочинений Л.Н. Толстого, немецкие марки - в тома А.П. Чехова, манаты - в "Поваренную книгу", а отечественные рублики в книги Джека Лондона... я искренне верю во всю эту галиматью, Вирджиния смеется, оказывается она так шутит, и продолжает: но встречаются люди, мыслящие неожиданно, варианты их поведения практически невозможно просчитать и тогда можно взять родственника, в данном случае, усопшего и прибегнуть к помощи специалистов по психоанализу и гипнозу.
– Родная моя, - укоризненно замечаю.
– Сколько можно повторять,
– И тем не менее...
– И меня, как собаку Павлова?
– Тебя, как кролика. Это не больно, дурачок, - улыбается.
– Это как сон...
– Тьфу!
– говорю в сердцах.
– Зачем тогда таскались в гости к матери и дальше?..
– Так надо, - получаю вполне конкретный ответ.
– И когда, блин, эксперимент?
– Завтра, если ты не возражаешь.
Я фыркаю: какие могут быть возражения? Я, как тот мужик на пароходе, хошь-не хошь, а когда концентрированный пинок под зад, то уж невольно ковырнешься в мутную воду отечественного Ганга, где блажит несчастное дитя.
– А если не проснусь?
– проявляю интерес к своей биохимической субстанции.
– Прекрати.
– А если проснусь, но идиотом?
– Как может идиот стать идиотом!
– теряет терпение Вирджиния.
– Спасибо, ты добра ко мне, - целую руку.
– Всегда подозревал, ты высокого мнения о моих умственных способностях.
– О, Господи! Прости мя грешную!
– и лупит перчаткой по моему уху.
Я сопротивляюсь - джип юхтит на ледяной трассе, как металлический короб с промороженными цыплятами, каковой вывалился из трайлера, следовавшего рейсом Бостон - Засрацк.
Мы, люди, полоумно вопим - встречные грузовики, идущие из Засрацка в Бостон, подают возмущенные сигналы, мол, что за пляшущие коленца, мать вашу так, здесь вам не дистиллированное USA, а инфицированная выбоинами и рытвинами, родная, блядь, трасса смерти.
Неизвестно, поставила бы шоферня на нашей с Вирджинией могилке крест, да нам свезло - джип скатился на проселочную дорогу. Попрыгав на кочках, автомобиль как бы неожиданно заглох под пушистой елью. С её мощных и красивых лап сошла снежная лавина, холодная плотная пыль покрыла окна и мы оказались в затемненном и загадочном пространстве.
– Как в юрте, - сказала Вирджиния.
– Ааа, попалась, чукча, - и приблизил свое лицо к её.
– Э-э-э, чукча, чего тебе надобно?
– Тебя хочу, чукчу?
– Как? Прямо здесь?
– А почему бы и нет?
– Видел её напряженный влажный зрачок, отражающий странный выпуклый мир, где жили наши искаженные тени.
– Юрта, полярная долгая-долгая ночь, белые медведи и тюлени...
– И тюлени, как интересно?
– слабо сопротивлялась.
– А нельзя ли поехать в избушку?
– А в юрте куда интереснее, - рвал одежды.
– Сомневаюсь я...
– Сейчас узнаешь, как чукча еб... т свою сладенькую чукчуху, - резким движением отщелкнул стопор на кресле и моя первая женщина вместе с ним завалилась навзничь.
– Ё", мама моя!
– и этот крик был самый внятный из всех, несущихся из механизированной юрты долгую-долгую-долгую полярную ночь.
Иногда мне трудно объяснить свои же поступки. Часто действую не разумом, а руководствуюсь желаниями совсем другого органа. И такое подозрение, что это - зад. Иначе невозможно объяснить, каким таким удивительным образом я угодил в невероятный переплет.