ТАТУИРО (HOMO)
Шрифт:
В ботаническом саду ходил долго и медленно. Задирал голову, смотрел на старую кору больших деревьев. На гроздья разноцветных листьев, отягощенные недавним дождем. Останавливался на дорожках и смотрел вдаль, очарованный плавной сменой кадров. Вот пустая дорожка, только цветные листья на разном расстоянии от него пальцами и ладонями свисают из-за границ кадра, и глаз перебирается по ним вдаль, как по камням в воде – с одного на другой. А вот вдалеке – парочка стариков. Зонтик-трость у него, собачий поводок у нее. Старик длинный, худой, сгорбленный, старушка
Левый нижний угол – крупным планом два старых лица в морщинах, а далеко, ох, как же далеко от них нынешних, справа вверху – тонкие, слившиеся, на четырех рядом идущих молодых ногах…
Витька свернул на тропинку и пошел вглубь парка. Голуби, взлетая, чертили в воздухе невидимые плоскости, изредка дрожал большой лист, уронив тяжелую каплю. Он осторожно обошел сидящую на корточках девочку, не отрывая глаз от черных рассыпанных по плечам прядей и от белой ладошки, выступаюшей на кадре из-под глянцевого веера волос, на фоне крупных сероватых зерен. Девочка рисовала веточкой на песке.
За черными кривыми стволами сверкнула фольгой вода. Уже осенняя, потому и блестит тяжело, без прозрачности.
Вышел к небольшому озерцу, аккуратно заключенному в берега из камня-дикаря. Тропки, что пробрались между камней, походили на змеек, окунувших головы в воду. Деревья, не решаясь подступить ближе, свешивали руки с множеством темных пальцев, глядя на змей и на воду.
Посреди водоема на островке стоял домик-хижина. Нарочито старый, под тростниковой крышей. Грубая деревянная дверь – чуть приоткрыта. Черная полоса нутра режет глаз бархатной лентой.
От Витькиных ног, продолжая тропинку, в воде – плоские камни на расстоянии шага друг от друга – туда, к хижине, к приоткрытой двери. Витька засмотрелся на первый камень, любуясь тонкими тенями, проложенными аккуратно вдоль каждого уступчика на поверхности, глядя на густеющую прозрачность, что утягивала взгляд в глубину, вдоль каменной грани.
За спиной прочирикала птица, что-то спросив. И, вплетаясь в вопрос, – скрип плашмя лег на спокойную воду.
Витька оторвал взгляд от мокрых камней, с усилием, как полоску липкой ленты. И увидел, дверь в хижину распахнута.
Внутри – чернота. Взгляд падал внутрь и барахтался, не в силах выбраться обратно. Хоть что-то разглядеть бы! …Вот! В пол удара сердца он успел увидеть подошву кроссовка – кто-то вошел. Входил, продолжая движение, разбивая иллюзию плотности, превращая ее в темную пустоту, наполненную присутствием человека.
Сжал кулаки, чувствуя, как ногти кусают мякоть ладоней. В голове всплыло Степкино ликующее «кадррр дня!!!». Да, это был бы настоящий кадр дня. Может быть, даже недели. Или всей его карьеры.
Рамки в рамках. Квадратная рамка снимка, в которую заключена неровно-округлая рама озера, в которой – черный прямоугольник проема, что служит рамой для незримого живого,
Но камеры не было. И он, вздохнув, снял сердцем и памятью глаз. Мельком подумал о том, что, вспоминая увиденное, будет одновременно слышать этот вопрос птицы, скрип дерева над водой и чувствовать чайный запах намокшей привяленной листвы.
Подошва исчезла. Кто-то, войдя, а как он вошел так незаметно? Или с другой стороны есть еще дорожка из камней, а Витька так засмотрелся на воду, что и не увидел, как человек обошел хижину и открыл дверь? И этот кто-то, войдя, остался там.
Витька стоял, пытаясь увидеть. Снова что-то спросила птица. Мягко захлопали крылья голубей за спиной. Звуки вращались, приближаясь и удаляясь – детский крик далеко-далеко, смех чуть ближе, скрип песка на соседней тропке за деревом – рядом совсем.
От напряжения заныла шея и даже уши. Он разжал кулаки и перевел дыхание. Перетоптался, становясь поудобнее. Решил дождаться появления человека из домика. Что там можно делать? Ведь не пописать же он туда нырнул, посреди людного парка, и даже дверей не прикрыв за собой?
Минуты ползли улитками. Даже, кажется, останавливались передохнуть.
А глаз уже шагал с камня на камень, приглашая ноги. А что? Вдруг он только подошел и не знает, что в хижине уже кто-то есть? Гулял, захотел пройтись по воде, к островку! Имеет право!
Он ступил на первый камень. Тенькнула, оторвавшись, последняя минута ожидания, отпустила, осталась на берегу обрывком резиновой нити. И потекло быстрое время. Плавное, осторожное, охотничье.
Он дошагал по спинкам камней до песчаного бережка и остановился перед входом. Прислушался. Ничего не услышал, озлился чуть и ступил в темноту, как в воду.
А внутри темноты не было. Провалившись через отверстие в круглой кровле, столб света упирался в песчаный пол. В рассеянном свете, что пылинки оторвали от столба, видны были каменные стены, грубые лавки вдоль них. И почти в центре – девушка в джинсах и свободном светлом свитере, темные прямые волосы рассыпались по плечам. На правом плече водопад волос больше, – голова чуть наклонена. Опущена рука вдоль колонны света и раскрыта ладонь, в которую сеялись лучи заходящего солнца.
Витька стоял и смотрел. На руку, светлеющую, прорвавшую условную границу темноты, на ноги, обтянутые потертыми джинсами, кроссовки… Обычные светлые кроссовки. Поднял глаза, привыкая к полумраку после светящейся ладони с тонкими пальцами. Посмотрел в лицо. Ровная японская челка, темные глаза. Лица от волнения не разглядел. Смотрел в глаза, чуть суженные к внешним краям, но не приподнятые.
Сглотнул, не зная, что сказать.
«Ну, девушка» – стукнуло изнутри в висок, «ну и что, дурак! Просто – девушка!». Но сердце гулко бухало, сотрясая и разбивая мысли в голове, не давая ничего сообразить.