Татьянин день. Иван Шувалов
Шрифт:
Узнав о его намерении изучить Петровскую эпоху и написать о ней, Академия Российская избрала Вольтера своим почётным членом, и Елизавета послала ему приглашение переехать в Санкт-Петербург.
К тому времени Вольтеру шёл уже шестьдесят третий год, и он не захотел променять тёплую Швейцарию на петербургские туманы и болота. Тогда и было принято решение: пересылать всё из архивных документов, что окажется ему полезным, в переводе, конечно, на французский язык.
Вести сношения с Вольтером было поручено Ивану Ивановичу Шувалову, который отнёсся к сему со всем прилежанием. И знаменитый автор показал завидное рвение.
Кто мог внимательно и со знанием дела прочесть сей труд, чтобы избежать ошибок при его печатании? Таким учёным мог оказаться только Ломоносов. Именно он в ту пору по повелению государыни сам работал над составлением «Российской истории от начала российского народа» и мог оказать помощь великому французу.
Ещё до начала работы над своим историческим сочинением Ломоносов показал себя весьма осведомленным в сём предмете. Официально считалось, что в Российской Академии исторической наукой ведает профессор Миллер. Он несколько лет провёл в сибирских экспедициях, принял русское подданство и даже из Герарда Фридриха обратился в Фёдора Ивановича, дабы доказать свою лояльность по отношению к стране, предоставившей ему выгодную службу. Потому он безмерно гордился своей диссертацией, коей он дал многозначительное название — «О происхождении народа и имени российского».
Было это в 1749 году, когда Миллеру и Ломоносову было поручено произнести похвальные речи в честь императрицы Елизаветы. Но президент Академии граф Разумовский, прежде чем утвердить ораторов, отдал миллеровскую рукопись на рецензию его же коллегам. Профессора Фишер, Штрубе, де Пирмонт, Крашенинников, Попов и Ломоносов, все как один, высказались отрицательно. И оратору запретили произносить в торжественном акте его «скаредную» речь, построенную более на сомнительных легендах и баснях, нежели на истинно научных источниках и документах.
Даже Шумахер, ярый противник всего русского, не без осуждения высказался по поводу исследования Миллера:
— Если бы я был на месте автора, то дал бы совсем другой оборот своей речи. Я бы изложил таким образом. Происхождение народов весьма неизвестно. Каждый производит их то от богов, то от героев. Так как я буду говорить о происхождении русского народа, то изложу вам, милостивые государи, различные мнения писателей по этому предмету... Я же, основываясь на свидетельствах, сохранённых шведскими писателями, представляю себе, что русская нация ведёт своё начало от скандинавских народов. Но откуда бы ни производили русский народ, он был всегда народом храбрым, отличавшимся геройскими подвигами, которым сохраниться в потомстве... Но Миллер хотел умничать! — дорого он заплатит за своё тщеславие!..
И в самом деле, как писал в своём отзыве Ломоносов, у Миллера «на всякой странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают, разоряют огнём и мечом истребляют».
Однако это не было противопоставление автору Ломоносовым одних лишь патриотических чувств. Речь шла о недобросовестном подходе к изучению вопроса. «Иностранных авторов, — писал Ломоносов. — Миллер употребляет весьма непостоянным и важному историографу непристойным образом, ибо где они противны его мнениям, засвидетельствует их недостоверными, а где на его сторону клонятся, тут употребляет
В отзыве на миллеровскую диссертацию Ломоносов проявил себя как подлинный учёный, опирающийся на самые разносторонние документы и материалы. «Что славянский народ был в нынешних российских пределах ещё прежде Рождества Христова, то неоспоримо доказать можно». О том свидетельствуют греческие, римские и византийские летописи, кои попросту игнорирует Миллер. Потому он и выводит историю русскую только из времени пришествия варягов. Однако, как доказывает Ломоносов, славянские предки русских людей не менее чем за тысячу лет до прихода варягов на Русь создали здесь свой жизненный уклад, свои формы государственности, своё хозяйство, торговлю и культуру. Иными словами, Рюрик — не начало, а всего лишь продолжение русской истории.
Эти взгляды учёного затем легли в основу и его собственного труда под названием «Древняя Российская история от начала Российского народа до кончины Великого князя Ярослава Первого, или до 1054 года».
Меж тем он не собирался ограничиться этим рубежом. Он взялся за сочинение поэмы «Пётр Великий», исторический материал которой охватывает не только семнадцатый век, но и века предыдущие. Потому Шувалов и определил Ломоносова как наиболее сведущего и добропорядочного учёного в рецензенты труда Вольтера.
Ломоносов внимательно изучил рукопись французского автора и сделал немало замечаний, которые с благодарностью принял автор. Кроме того, он послал ему и собственное исследование — «Описание стрелецких бунтов и правление царевны Софьи», которое французский писатель без изменения внёс потом в четвертую и пятую главы своей «Истории».
Как издавна повелось на Руси, в награду Вольтеру было послано две тысячи червонцев, меха, чай... Всё это было поручено отвезти воспитаннику университета Борису Салтыкову, которого Шувалов послал в Женеву для усовершенствования образования.
«На берегах Невы и Москвы, — рассыпался в любезностях Вольтер в своём ответном письме к Шувалову, — говорят и пишут по-французски ничем не хуже Версаля. Я никогда не могу надивиться этому. Но моё удивление и вместе с тем удовольствие удвоились, когда я прочитал письмо вашего превосходительства и вступил в беседу с подателем оного, г. Салтыковым. Не могу не выразить вам моей признательности за прекрасные меха и за напиток его китайского величества. Теперь, по вашей милости, конечно, никто из властителей Европы не пьёт лучшего чаю и не защищён лучше меня от холоду. Бумаги и указания, в последний раз вами присланные, довершают вашу щедрость. Они простираются до 1727 года, но я льщу себя надеждою, что вы почтите меня дальнейшими присылками. Употребляю все старания, чтобы соответствовать вашим заботам и намерениям. К зиме, если не обманывает меня надежда, буду иметь честь представить вам всё сочинение».
Осенью 1759 года была готова и отпечатана в Женеве первая часть истории Петра, до Прутского похода. Но Вольтер не пустил её в продажу — хотел получить из России исправления, чтобы перепечатать отдельные листы. Однако, пока шла переписка, кто-то похитил его рукопись и напечатал в Гамбурге, Франкфурте и Гааге. Пришлось жаловаться на воров. Но его, вольтеровское, исправленное издание всё же увидело свет. Оно так быстро разошлось, что тираж пришлось повторять три раза в течение двух первых месяцев.