Татьянин день. Иван Шувалов
Шрифт:
Тем не менее в Петербурге книгу Вольтера приняли холодно. Кирилл Разумовский был возмущён незначительным форматом, скверною бумагою, худым шрифтом и «подлым грыдированием». От прославленного француза ждали большего — необыкновенного апофеоза и в то же время достоверного и глубокого изображения деятельности Петра. Особенно же возмутило всех, начиная с императрицы, то, что книга эта была построена на неверном и обидном для каждого русского постулате о беспросветной дикости и варварстве в России до Петра Первого. Тут уж ничего не мог поделать с авторским произволом и сам Ломоносов, добросовестно исполнявший роль заочного поводыря.
«Древняя
Популярность этой относительно небольшой, всего в шесть печатных листов, книжки превзошла все ожидания. С июня 1760 года по апрель 1761 года вышло три её издания небывалым доселе тиражом — более шести тысяч экземпляров.
Книга была посвящена великому князю Павлу Петровичу, только что начавшему учебные занятия, и Екатерина хорошо знала этот труд. У неё даже возникло пожелание составить сюжеты для живописных картин из русской истории, содержащейся в этой книге, чтобы «украсить при дворе некоторые комнаты».
— Что касательно сочинения господина профессора Ломоносова, вам, Иван Иванович, известно моё благосклонное к нему отношение, — произнесла Екатерина, выслушав рассказ Шувалова. — В этом отношении я одобряю повеление императрицы и моей тётушки поручить сему учёному составить историю России. Однако, мне думается, неплохо было бы предпринять и у нас, в Петербурге, печатание книги Вольтера. После войны интерес к России в Европе особенно возрос. Посему было бы весьма своевременным помочь западным читателям ознакомиться с нашей историей, отображённой таким выдающимся человеком, как Вольтер. Не могли бы вы, любезный Иван Иванович, обратиться с письмом к вашему фернейскому другу с просьбой разрешить опубликовать его книгу здесь, у нас? Может быть, даже с некоторыми исправлениями и дополнениями, дабы не так было заметно на её страницах наше пресловутое варварство.
Её улыбка показала, что она не одобряет, когда Россию почём зря поносят за её якобы дикость и отсталость. Теперь это вдвойне было ни к чему ей, занявшей русский трон.
— Так, может быть, лучше обратиться к сочинению натурального русского и подлинного сына отечества нашего — профессора Ломоносова, издав его, скажем, по-французски и по-немецки? — осведомился Шувалов.
Улыбка тотчас исчезла с лица императрицы.
— Для меня важно не то, что говорим мы о своей стране, а то, что о ней говорят там, в Европе, — произнесла она. — По их просвещённому мнению, однажды они, европейцы, станут судить и обо мне, императрице великой России, и о моём царствовании. А что касается господина Ломоносова, с ним успеется.
Надо сказать, что «Краткий Российский летописец» спустя три года с интересом был встречен на Западе. Книга Ломоносова вышла в Лейпциге на немецком языке и в Лондоне — на английском. Но тогда Екатерину более всего заботило, как с первых же шагов своего царствования
— А что, Иван Иванович, во Франции и вправду запрещены сочинения не только Вольтера, но и Дидро и Д’Аламбера [23] ? С чего бы такое гонение на издателей Энциклопедии?
23
Дидро Дени (1713 — 1784) — французский философ-просветитель, писатель, один из виднейших идеологов Великой французской революции. Основатель и редактор знаменитой «Энциклопедии». Оставил множество философских, художественных, критических произведений. Поборник материализма. Почётный член Петербургской Академии наук.
Д’Аламбер Жан Лерон (1717 — 1783) — французский математик и философ. Вместе с Дидро редактировал многотомную «Энциклопедию». Почётный член Петербургской Академии наук.
— Донос, ваше величество. К тому же донос неуча и завистника, некого Авраама Шаме. Представьте, сей негодяй, промышлявший в Москве продажею уксуса, потом короткое время подвизался в роли домашнего учителя детей Олсуфьевых. Только и они его изгнали как шарлатана. И вот возвращается он в Париж и пишет подмётное письмо на Дидро и Д’Аламбера как на богохульников, достойных виселицы.
— Именно так?
— Но мало того, негодяю поверили. Мадам Помпадур, к примеру, заявила: «Если Энциклопедия подрывает основы нравственности и Церкви, то сию книгу надобно сжечь».
— И это она — защитница нравственности? — Екатерина поджала губы в презрительной ухмылке. — В таком случае напишите Дидро о том, что я приглашаю его в Россию. Я выдам ему деньги, чтобы он здесь, в стране, которую они называют варварскою, продолжил издание своего просветительского труда. А Д’Аламберу, его другу и сподвижнику, кроме того, я предложу должность наставника при наследнике Павле, моём сыне.
Торжествующая Минерва
Как и начало любого царствования, восшествие на престол Екатерины Второй было отмечено многими милостями. Начиная с того, что все братья Орловы оказались возведёнными в графское достоинство и кончая большими денежными и имущественными наградами каждому, кто сему восшествию способствовал.
Среди этих счастливцев перст судьбы остановился и на фигуре, казалось бы, вовсе неожиданной в окружении императрицы — на комедианте Фёдоре Волкове. Указ от третьего августа 1762 года, скреплённый высочайшею подписью, гласил:
«Её императорское величество, нимало не сомневаясь в истинном верных своих подданных при всех бывших прежде обстоятельствах сокровенном к себе усердии, однако ж к тем особливо, которые по ревности для поспешения благополучия народного побудили самым делом её величества сердце милосердное к скорейшему принятию престола российского к спасению таким образом нашего отечества от угрожавших оному бедствий, на сих днях оказать соизволила особливые знаки своего благоволения и милости... Фёдору и Григорию Волковым в дворянстве и обоим семьсот душ...»