Тавриз туманный
Шрифт:
______________ * Бадгир - приспособление, которое одевают на головку чубука. В переводе с фарсидского означает "ловящий ветер".
Присев в сторонке, я внимательно следил за этой процедурой, хотя давно привык к ней и наблюдал ее изо дня в день
Готовую трубку Гусейнали-ами хотел поставить у стены, но боясь, что она опрокинется и весь табак рассыплется (так случалось уже не раз), и бедному старику придется еще раз набивать ее, что его всегда ужасно злило, я взял у него чубук и держал его в руке, терпеливо ожидая продолжения процедуры закуривания. Гусейнали-ами достал из
– Гусейнали-ами, - спросил я, - почему вы никогда не пользуетесь спичками?
– Да потому, что спички портят вкус табака и делают их не мусульмане, их касаются руки неправоверных.
Услышав наши голоса, Нина тоже спустилась вниз. Первым делом она спросила:
– А где же Салма-хала? Почему она сегодня не помогает вам?
Гусейнали-ами в ответ только улыбнулся и хитро посмотрел на меня. Старик был не лишен юмора, он любил и умел острить, но что на сей раз означали его взгляд и улыбка, я не понял. По-моему, на лице у меня отразилось крайнее недоумение.
Нина, видя, что старик замешкался, снова заговорила:
– Наверное, вы ее очень любите и потому хотите, чтобы она побольше отдыхала, не так ли?
– Да, я очень хочу, чтобы она спала как можно больше, но вовсе не потому, что жалею ее. Когда она начинает помогать мне, отдыхают мои руки, а когда она спит и я не слышу ее голоса, я отдыхаю полностью, отдыхают мысли мои, даже душа обретает покой. Вот поэтому-то я и говорю: пусть спит. Ведь для этого она и создана.
– Видно вы поспорили?
– А разве женщина способна на что-нибудь другое, кроме скандалов?
Но Нина не унималась:
– Почему между другими мужчинами и женщинами не бывает ссор?
– В таком случае они оба мужчины или обе женщины.
Гусейнали-ами самому пришелся по душе этот ответ, и он раскатисто засмеялся.
– Нет. Вы шутками не отделаетесь, - вмешался я в разговор.
– Ответьте прямо: почему Салма-хала не выходит?
– Да так, немного повздорили. Кажется, я испортил ей настроение. Ну и пусть сидит дома, управлюсь и без нее.
– Но почему же вы поспорили? Вы ведь друг в друге души не чаете?
– Да видишь ли, показывает свое женское нутро. Она сама во всем виновата, вмешивается не в свое дело, злит меня, ну и... без скандала не обходится.
– В какие же дела вмешивается Салма-хала?
– Хочу в этом году уйти с этого места, думаю что так будет лучше.
– Значит вы хотите уйти от одного хозяина и перейти к другому, станете бегать с места на место? По-моему, это неразумно и не к лицу вам. Мешади-Кязим-ага относится к вам не как к слуге, а как к самому близкому человеку. Почему же вы решили перейти к другому хозяину?
– Нет, вы меня не поняли. Остаток своей жизни я хочу служить святому имаму Гусейну. Годы мои прошли. Кербала недалеко, рукой подать, а я ни разу там не был, не молился гробнице имама.
– Гусейнали-ами, я тоже не советую вам ехать так далеко в зимнюю пору. Салма-хала вполне права. Вы уже стары, простудитесь, заболеете воспалением легких, а кто за вами посмотрит в пути, кому охота ухаживать за чужим? Уж если так захотелось вам совершить паломничество в святые места и деньги есть, отложите это до теплых дней.
Старик усмехнулся.
– Откуда же я возьму весной двадцать туманов, чтобы отправиться в путь-дорогу?
– А где вы достанете их зимой?
– Я слышал, что тому, кто хочет ехать в Кербалу, выдают пособие.
– Быть не может!
– По светлейшей воле имама, все может быть.
– Это верно, по воле имама все возможно.
– Вот это другое дело. А если так, почему же вы меня отговариваете? Многие уже получили на дорогу, даже специальную обувь сшили, купили гумгуму* и готовы отправиться в путь.
______________ * Гумгума - железный сосуд. Паломники, повесив его через плечо, несут в нем питьевую воду.
– Где же дают эти деньги?
– Это уж я узнаю. Вчера был четверг. В молельне Сеид-Ибрагима я встретил корноухого Кербалая Новруза. Он мне рассказал, что его племянник Гусейнгулу своими глазами видел, как Курбан получил двадцать туманов на дорогу в Кербалу. Разве я менее достоин, чем он? Если ему дали двадцать, то мне дадут все тридцать туманов. Человек я набожный, не было случая, чтобы пропустил намаз, всегда совершал его вовремя, никогда не нарушал оруджа*. С восьми лет, насколько помню себя, ни разу не согрешил я перед богом.
______________ * Орудж - пост.
Я больше не стал спорить со стариком и, попрощавшись, вошел в дом. Из его слов я понял, что в Тавризе организовалось какое-то религиозное общество, цели которого были мне еще не совсем ясны. Однако беседа с Гусейнали-ами навела меня на след какой-то новой провокации.
Чай был уже готов. Стол был накрыт в моей комнате. Мешади-Кязим-ага с женой пришли к нам завтракать.
Не успели мы сесть, как постучали в дверь. Вошла Махру-ханум. Присутствие женщин подбодрило нас, усталость, вызванную бессонной ночью, как рукой сняло.
Махру-ханум рассказала, что прошлой ночью в доме Сардар-Рашида происходило какое-то тайное совещание, на котором присутствовали Солтануззакирин, Мисбахуззакирин, Молла-Мохаммед, Мискар-оглы, Гаджи-Молла Мехти и другие. Совещание это длилось очень долго.
Еще как следует не обдумав план действий, я обратился к Мешади-Кязим-аге:
– Завтра хорошенько убери и приведи в порядок весь, дом.
– Зачем?
– Начинаются траурные дни по имаму Гусейну.
Мешади-Кязим-ага с удивлением посмотрел на меня.