Тавриз туманный

Ордубади Мамед Саид

Через два дня после убийства Сардар-Рашида он приказал раздать оружие всем работникам и тайным сотрудникам консульства.

Богачи и помещики, пользовавшиеся покровительством царского правительства, без стыда и совести угнетавшие народ и бравировавшие благорасположением русского консула, теперь, как кроты, попрятались в свои норы и нигде не показывались. Массы же, наоборот, воспрянули духом, стали смелее, в сердце народа снова зажегся священный революционный огонь.

Но, пожалуй, самое сильное впечатление произвело убийство Сардар-Рашида на жандармского полковника Березовского, назначенного командиром тавризского гарнизона. Услышав об этом, он сейчас же вспомнил мои слова: "Вы можете мне поверить: Сардар-Рашид до Тегерана не

доедет". Только теперь он понял, что я не один, что за моей спиной сильная организация, способная на очень большие политические дела. Одно это сознание привело его в ужас. Он больше и не помышлял об уничтожении нашей организации, об аресте ее руководителей. Он понял, что опоздал и просчитался. Если бы он арестовал меня немедленно после донесения Сардар-Рашида, последний ушел бы от возмездия, обстановка была бы совершенно другая. Но он прозевал, Сардар-Рашид казнен. Березовский видел, что он стал косвенным участником этого террористического акта, подрывающего авторитет царских оккупационных властей в Тавризе, чреватого печальными последствиями для него самого. Он не спал ночи, терзаясь тем, что предал строй, который из солдата сделал его полковником, что стал изменником царя, обласкавшего его, наградившего орденами. При этих мыслях, он, как ужаленный, вскакивал с постели, и, только лошадиная доза водки помогала ему обрести кратковременное успокоение. Он никуда не выходил, не показывался в штабе своего полка, не знал ничего о том, что творится в гарнизоне. Он ломал голову, как смыть с себя это позорное пятно, беспокойно шагал по своей спальне взад и вперед приложив ладони к вискам и ничего не мог придумать. Временами он решал подать прошение и уйти в отставку, сославшись на болезнь. Но это было невозможно. Прошение об отставке в такое трудное время, особенно от такого преданного и верного служаки, как полковник Березовский, всегда готового пожертвовать собою ради царя, по меньшей мере, вызвало бы подозрения. Нет сомнения, что просьба его была бы отклонена. И вдруг, как луч солнца среди туч, как освежающий ливень в палящий зной, пришел приказ:

"Принимая во внимание создавшуюся тяжелую обстановку, падение влияния царского правительства, вызванное поражением русской армии на фронте, а также беспомощностью жандармской организации в Тавризе, не сумевшей справиться со своими задачами, консульство его императорского величества нашло целесообразным поручить командование ею полковнику Крылову. В связи с этим жандармскому полку под командованием полковника Березовского, освобожденному от несения гарнизонной службы в Тавризе, приказано выступить на турецкий фронт".

Радость при мысли, что он избавлен от ответственности за события в этом страшном городе, чуть не свела Березовского с ума. Он готов был прыгать и петь от счастья, что освободился от тяжких мук и терзаний. В тот же день он пригласил меня к себе. Я нашел его веселым и жизнерадостным. Увидев меня, он вскочил с места, обнял меня, крепко пожал мою руку и быстро заговорил:

– Поздравьте меня. Мой полк направляется на фронт. О, как я мечтал об этом! Попасть на поле боя - это единственный выход из того невыносимо трудного положения, в котором, как вы знаете, я очутился. Нет предела моей радости Я уверен, что через несколько месяцев явлюсь к вам не как полковник, а в мундире генерал-лейтенанта.

Я поздравил его с новым назначением и пожелал удачи. Он в ответ достал из портфеля какую-то бумагу. Положив ее передо мной, он торжественно заявил:

– В благодарность за ваше поздравление примите от меня подарок!

Это было письмо Сардар-Рашида, в котором он доносил на меня и всю нашу организацию. Конечно, если бы не Березовский и не мои заботы о его семье в прошлом, катастрофа была бы неминуема.

Я положил письмо в карман и поблагодарил полковника.

– Вы заняты весьма опасным делом, - сказал он мне.
– Опасность, грозящая вам, усугубляется моим отъездом. Учтите, Крылов человек суровый, он ни на

какие уступки не пойдет. Вы должны быть очень осторожны. Если ему удастся разоблачить вас и вашу организацию, это косвенно коснется и меня. Мое попустительство станет очевидным.

– Могу вас уверить, господин полковник, наши действия никогда не повредят вашему служебному положению. Теперь я хотел бы спросить, как вы намерены поступить с вашей семьей? Возьмете вы их с собой?

– Нет, вывезти их теперь у меня нет возможности. Я оставляю их на ваше попечение. Я уверен, что вы не дадите их в обиду, и уезжаю со спокойным сердцем.

– Можете быть спокойны, я буду заботиться о них больше, чем если бы вы сами были здесь. Теперь защита их - долг моей совести и чести. Я многим обязан вам, и никогда этого не забуду. Вы сделали для меня то, чего я не вправе был ожидать и требовать от жандармского полковника.

– Да, вы правы, я сделал это, я изменил царю, моему благодетелю, и никогда не прощу себе...

Может быть, Березовский продолжал бы в том же духе, может быть, он хотел еще что-то сказать мне, но в этот момент вошли его жена и дочери, узнавшие о моем приходе. Они ещё ничего не знали о предстоящем отъезде Березовского на фронт

– Сколько дней мы жаждем вас видеть, а вы, как ясное солнышко, скрылись за горой. Папа чувствовал себя плохо и не ходил на службу. Почему вы забыли нас? И господина Аршака тоже не видно. Когда отца тут не было, вы к нам были ближе, приходили чаще, - упрекнула меня Ксения.

– Когда вашего отца тут не было, я должен был заменять его. А после его приезда я был спокоен за вас. Но я вас никогда не забывал и не забуду.

Полковник прервал меня:

– Я снова поручаю их вам, господин Абульгасан-бек!

Эти слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Три женщины с недоумением смотрели на Березовского. Ему пришлось рассказать им о новом назначении. До вечера просидел я у них. Потом тепло простился с полковником и ушел.

Дней через пятнадцать я зашел навестить их. Женщины были в трауре. Накануне с фронта им прислали окровавленную одежду Березовского и белого коня, подаренного ему мной.

СВАДЬБА МАХРУ

После убийства Сардар-Рашида Махру-ханум все время казалась озабоченной и чем-то расстроенной. Хотя она ничего не говорила, я понимал, что ее тревожит. Она не хотела больше жить в его доме, чувствовать себя связанной с его памятью. Досаждали ей и его наследники, как саранча, налетевшие в Тавриз и вмиг расхватавшие все его имущество. Они не оставили Махру абсолютно ничего. Наоборот, не найдя в доме ничего ценного, они заподозрили ее в том, что она все украла, и не хотели отдавать ей даже ее собственные платья. Они враждебно косились на нее, не разговаривали с ней, будто ее и не было.

До смерти Сардар-Рашида все в Тавризе думали, что Махру его родная сестра. Только когда возник вопрос о наследстве, выяснилось, что кровного родства между ними нет. Отец Сардар-Рашида женился на матери Махру, когда девочке не было и двух лет.

Махру вовсе не нуждалась в наследстве, все драгоценности Сардар-Рашида были в наших руках. Но наследники были убеждены, что она захватила все. Они не желали никак примириться с этим, и, чтобы завладеть богатством, решили женить на Махру одного из родственников по имени Мотамадулаяла.

Как-то Махру пришла ко мне. Она долго молчала, наконец, подняла голову и посмотрела на меня.

– Они не дают мне покоя!
– еле выговорила она.

– Кто беспокоит тебя?

– Мотамадулаяла опять посылал ко мне сваху.

– Откажи и все. Насильно же тебя не возьмут!

– Я отказываю, конечно, но они не оставляют меня ни на секунду. Расположились, как у себя дома, и постоянно теребят меня.

– Мотамадулаяла тоже живет в доме Сардар-Рашида?

– Нет. Там всего четверо женщин. Одна из них, Зарафшан-ханум, сестра Мотамадулаяла, три другие - родственницы Сардар-Рашида. Они все время угрожают принудить меня силой, если я не соглашусь.