Тавриз туманный

Ордубади Мамед Саид

С рассветом Маралан и Хиябан, как и другие позиции, вновь были объяты огнем.

Прорвав сильным напором фронт у Гуру-чая, неприятель ворвался в Хиябан. Его орудия, быстро перевезенные на холм, начали ожесточенный обстрел наших окопов.

Положение было безвыходное, надо было оставлять окопы, но Багир-хан на это не соглашался.

– Раз уж нас победили, - говорил он, - то лучше умереть тут же!

– Господин салар!
– сказал я.
– Нас еще не победили, но окоп, не подающий надежды на нашу

победу, должен быть оставлен. Вы согласитесь и увидите, как неприятель будет побежден в этих же самых окопах.

Багир-хан перешел в задние окопы.

Нам предстояло заложить мины в трех больших окопах, оставленных нашими частями.

В одном из них орудовал Тутунчи-оглы, в другом Гасан-ага. Далее, нам удалось в разных местах разместить и адские машины.

Когда все было кончено, мы достали ручные бомбы.

Мы не хотели сдавать неприятелю окопов, не причинив ему большого урона. Не обращая внимания на град сыпавшихся на них пуль из задних окопов, неприятельские всадники, надвинув папахи на лоб, подгоняли лошадей. Они думали, что окопы полны защитниками и хотели взять всех живьем.

Когда они были близко, заработали бомбы. Убитых было много, лошади шарахались назад, но всадники поворачивали их и продолжали наступление. Бомбами мы отбили четыре атаки, но дальше оставаться, в окопе было уже нельзя. Тогда я позвонил Гасан-аге и Тутунчи-оглы.

– Бросайте дымовые бомбы, чтобы скрыться от врага, - приказал я, забирайте с собой телефонные аппараты! Будьте готовы! Бросаю последнюю бомбу!..

Я бросил бомбу. Кругом все застлало дымом. Захватив телефонный аппарат, я по траншеям перешел во второй окоп.

Неприятель занял минированные окопы. В этот момент три пальца нажали кнопки трех адских машин и заложенных в окопах мин.

– Бисмиллах!
– проговорил я, нажимая кнопку.

– Подальше от глаз Саттар-хана!
– смеясь сказал Багир-хан.

Раздался ужасающий взрыв и площадь на протяжении пятисот метров как будто перевернулась вверх дном. Кроме пыли, земли, камней ничего нельзя было видеть. С воздуха летели войлочные шапки, руки, ноги, головы, ружья, даже кишки лошадей и дождем осыпали наших людей. От этого взрыва притихли бои не только в районе Хиябан, но и на всех остальных фронтах, так как иранская армия впервые слышала грохот адских машин.

Когда солнце, поднявшись, выглянуло из-за разваленных стен исторической Гёй-мечети, памятника господства Джахан-шаха, Багир-хан высунул голову из окопа. Он не узнавал этой местности, которую знал в продолжении сорока лет, которую он видел всего две минуты назад. Перед ним расстилалось кладбище, покрытое свежими, еще теплыми трупами. Этот вид разрушения и смерти, видимо, навел его на грустные размышления, и он задумчиво проговорил:

– Кто они? Наши? Зачем умирают эти сотни людей? Зачем мы убиваем их?

В

его голосе послышалась нотка жалости и отчаяния, и я поспешил разогнать это, ободрить его.

– Мы умираем и убиваем, - сказал я твердо, - ради блага миллионов бедных и угнетенных людей, а они умирают и убивают ради счастья одного угнетателя. Мы не должны сожалеть о смерти сотни людей, когда эта жертва дает свободу миллионам трудящихся. Убивая одного, мы создаем счастье тысячам других. Садитесь, салар, начинается новая атака врага.

Багир-хан, очень удрученный, сел на свое место и, достав обойму с патронами, стал заряжать ружье.

– Прав был сардар!..
– сказал он, беря на прицел показавшегося из-за холма первого неприятеля.

Сражение продолжалось круглые сутки. У Маралана и Хиябана с неприятелем уже было покончено.

Орудийная стрельба в Амрахизе к четырем часам дня приняла угрожающий характер, и я, оставив Тутунчи-оглы в Маралане, направился с Гасан-агой в Амрахиз.

Здесь упорно наступали Мамед-Али-хан, Муса-хан и Гусейн-хан. Видимо, они хотели любой ценой овладеть Амрахизом и уничтожить резиденцию Саттар-хана.

На этом фронте в боях участвовали закавказские рабочие, благодаря которым каждый угол дома становился могилой десятков всадников. Среди этих революционеров также были ощутительные потери, я увидел трупы двух товарищей грузин, бомбометчиков, убитых ударившейся об стену бомбой, осколок которой ослепил также и наступавшего Гусейн-хана, одного из командиров неприятельской армии.

К пяти часам нам удалось отбросить неприятеля и от Амрахиза. В городе наступила тишина, и тотчас же началось движение.

Я не знал, как обстоят дела у Аджи-чая и Гамышвана. Но, узнав, что Саттар-хан вернулся, я успокоился, решив, что и там с неприятелем покончено.

Когда я вошел к Саттар-хану, он уже привел себя в порядок и был в приемной. Поздоровались. Он был очень оживлен и весел. Я рассказал ему о бое в Маралане и Хиябане.

– Много ли потерь?
– поспешно спросил Саттар-хан, - Уж наверное не мало, ведь битва продолжалась целые сутки.

– Да, сардар, много. Мы потеряли около сотни хороших товарищей.

Сардар встал и заходил по комнате.

– Я так и знал, но мы должны были принести эти жертвы. Я догадался об этом, как только увидел вас.

Весь мой костюм, даже волосы были облеплены кровавой грязью. Не имея возможности выносить из окопов своих раненых, мы тут же делали им перевязки. Их кровь мочила платье, а пыль, поднятая неприятельскими снарядами, обсыпала сверху.

– А потери врага каковы?
– спросил Саттар-хан.

– Много. При взятии наших трех окопов неприятель оставил до пятисот человек убитыми. А сколько раненых и убитых он забрал с собой, отступая, нам неизвестно.