Тавриз туманный
Шрифт:
Он не сознавал того, что Мамед-Али-шах не сможет дать конституцию и успокоить страну. Сардар заставлял прочитывать себе газеты всего мира и собирал сведения, но не умел делать из них выводы, не мог определить политическую физиономию империалистов.
Саттар-хан не знал, что ни царской России, ни англичанам невыгодно, чтобы Иран был самостоятельной, конституционной, мирно и спокойно управляемой страной. Он плохо понимал политику двух империалистических держав, старавшихся еще более ослабить иранское государство беспорядками и создать опасность для престола и короны шаха, чтобы заставить шаха ради своего спасения
Всего этого военный борец и полководец Саттар-хан не понимал, но телеграфный ответ Мамед-Али-шаха на имя Супехдара произвел решающий поворот в настроении Саттар-хана.
Через два дня после телеграммы Супехдара Нина принесла краткое содержание ответной телеграммы шаха:
"Господин Супехдар! Я не ожидал от вас, что вы, не сумев наказать десяток бунтовщиков, предложите мне провести в Тавризе областные выборы. Как я дал угодную шариату конституцию, так же будет существовать и Энджумен.
С божьей милостью Тегеран очищен от бандитов, еретики понесли должное наказание.
Пока Азербайджан не успокоится, я не разрешу выборов в Энджумен. Примите строгие меры к возвращению бежавшей из-под Тавриза макинской армии.
Мамед-Али-Каджар.
23 числа месяца шабана".
Телеграмма эта сильно подействовала на Саттар-хана. Выслушав ее, он глубоко задумался.
– Я обращаюсь ко всем тут сидящим, - сказал он, наконец, твердо, пусть они будут свидетелями и запомнят мои слова. Быть может, я скоро умру. Быть может, настанет время, когда заговорят о нас, несчастных, и вспомнят наши дни. Пусть же все знают мое решение. После этого я не признаю конституцию, данную Мамед-Али-шахом и ему подобными. Я теперь понял, что конституции и всякие свободы, дарованные падишахами, не более, как один из способов защиты короны и престола. До сих пор я думал, что Мамед-Али-шаха обманывают его окружающие. Оказалось не так. Пусть слышат это и наши товарищи, сторонники конституции: я проливаю кровь за их идеи, но если после нашей победы я увижу, что они довольствуются одной конституцией и одного Каджара заменяют другим, я отделяюсь и от них. Как знать, быть может я паду как раз от их руки.
После этих слов Саттар-хана, Багир-хан вынул изо рта мундштук кальяна.
– Господин сардар прав, - сказал он, - и я того же мнения.
Я готов был кричать от радости. Теперь я чувствовал, что вижу перед собой разумного, идейного, здравомыслящего вождя, а не первобытного героя, лезущего в огонь и воду, не понимая, ради чего.
УРОКИ ПОЛИТГРАМОТЫ
Неожиданно войдя в комнату, я заметил, как Нина торопливо что-то спрятала. Она старалась казаться спокойной, но по тому, как пульсировала кровь в жилах, выступивших на ее белой шее, чувствовалось учащенное биение ее сердца. Она держала в руках книгу.
Нина сильно увлеклась принесенными мною книгами. Особенно ее интересовали вопросы классовой борьбы, и она усердно изучала методы этой борьбы.
Нина по обыкновению начала обсуждать со мной прочитанное.
– Меня очень интересуют основы классовой борьбы. Вот я читаю эту книгу и совершенно ясно понимаю историю русской революции, значение политической борьбы для завоевания диктатуры пролетариата и причины поражения революции пятого года. Но я не могу разобраться в
– Конечно, тебе трудно будет разобраться в этом, так как это не промышленная страна. Здесь на стороне революции выступают городская беднота, разорившиеся переселенцы-крестьяне, мелкие торговцы, кустари, хозяева мелких промышленных предприятий и мелкая буржуазия. Против же революции борются крупные помещики, мелкие феодалы и аристократия. Сравнивать эту борьбу с борьбой в России в пятом году нельзя, так как в иранской революции не участвует основной элемент революции - промышленный пролетариат. Эти два вида борьбы как по своей форме, так и по содержанию, совершенно различны. В соседстве с Ираном нет крупных промышленных стран; это же имеет немалое значение для характера революционного движения. Именно потому, что руководители иранской революции не связаны с революционными организациями промышленных стран, теперешнее движение приняло форму первобытного, неорганизованного восстания.
Каждый раз, как я приходил к Нине, она наряду с устаревшими рассуждениями о любви, заводила разговор и о политике, о методах классовой борьбы.
Последние дни я часто не заставал ее дома. Она говорила, что ходит к Тахмине-ханум провести время с ее дочерьми и невесткой Назлы-ханум.
Такие отлучки Нины стали обычным явлением, и я решил проследить, куда она ходит.
Однажды, когда Тахмина-ханум пришла убрать мою комнату, я завел с ней разговор о Нине и между прочим сказал, что она каждый день бывает у них и очень любит ее семью. Тахмина-ханум подняла голову и сердито взглянула на меня.
– Да, очень часто бывает, - сказала она сурово и опять продолжала свою работу.
Краткий ответ Тахмины-ханум, похожий на намек, еще больше усилил мое подозрение.
"Женщина что-то знает", - подумал я и решил выведать у нее тайну. Я имел основания подозревать Нину, так как выследил, что к Тахмине-ханум ходят еще какие-то молодые люди, и именно в то время, когда там находится Нина.
Меня беспокоила не ревность - я не признавал односторонней любви. Но я должен был знать любит ли девушка кого-нибудь другого, и причину ее измены. Больше всего меня огорчало участие Тахмины-ханум в этой измене.
Прежде всего я решил разузнать о молодых людях, посещающих этот дом. Я вызвал Тутунчи-оглы и поручил ему собрать сведения о молодежи, посещающей дом Тахмины-ханум, причем строго запретил ему говорить об этом Гасан-аге. Через несколько дней Тутунчи-оглы принес мне список семи молодых людей. Все они оказались старыми товарищами Гасан-аги по ковровой фабрике.
Нина держала в своих руках нити всех наших тайн и могла причинить нам непоправимый ущерб. В случае чего, надо было немедленно принять меры, чтобы обезвредить ее.
Я решил задобрить Тахмину-ханум и заставить ее выболтать тайну этих сборищ.
По дороге домой я купил на платья ей и ее дочерям, ходившим в лохмотьях.
При виде подарков Тахмина-ханум растерялась от радости.
– Сын мой, дай бог нам одеть эти платья на твою свадьбу!
– сказала она со вздохом.
Эти ее слова дали мне возможность тотчас же приступить к выполнению моего замысла.
– Тахмина-ханум, я уж не жду для себя этого, - сказал я с деланной грустью.
– Почему, мой сын?