Тавриз туманный

Ордубади Мамед Саид

– Я кончил свою операцию без особых потерь, - начал рассказывать сардар.
– Как я сообщил вам по телефону, после недолгой перестрелки я отвел свой отряд и заманил неприятельские части в город. Они въехали, словно к себе домой, и расположились в Эмир-Карвансарасы и в других местах. Ввезли с собой и весь свой обоз. Тогда я приказал разрушить стены и провел к Эмир-Карвансарасы двести человек и нескольких бомбометчиков. Хотя макинцы бились до самого вечера, но ничего не смогли сделать и, наконец, оставив весь свой обоз, обратились в бегство. Вы можете быть

спокойны: знамя революции опять развивается на мосту.

– А что случилось с войсками Салар-Эрфе и Эйваз-Али-хана в Карамелике?
– спросил я.

– После отступления макинцев отошли и они. Нам досталась большая добыча. Мы выиграли и это сражение. Ожидания царского консула не оправдались. Посмотрим, что он теперь скажет. Но я все же боюсь. Царское правительство не простит нам этой победы.

Целые сутки мы ничего не брали в рот. Бои, начавшиеся с пяти часов вечера, закончились в пять часов следующего вечера.

До десяти часов ночи мы заняты были перетаскиванием из окопов трупов убитых товарищей и распределением раненых по больницам.

Трупы неприятелей были снесены во дворы мечетей.

Придя к себе в десять часов, я умылся, переоделся и к одиннадцати часам, в поисках еды, пошел к Нине.

Увидав меня, она расплакалась, но при работнице ничего не спросила. Я взял Меджида на руки. Ребенку хотелось, чтобы я поиграл с ним, но я не был в силах забавлять его.

Я не мог забыть кровавых сцен, луж крови, взрывов, огненного хохота бомб, оглушительного грохота адских машин; особенно памятными остались умиравшие на наших руках товарищи и их последние поручения. Можно ли было забыть эти окровавленные губы, завещавшие до конца защищать революцию?

Не мало встревожили меня и слова Саттар-хана: "Царское правительство не простит нам нашей победы". Я все время повторял эти слова и начинал понимать, что царское правительство вмешается в это дело. Это волновало меня больше всего.

Нина ни о чем не спрашивала. Она чувствовала мое состояние и, взяв Меджида, поцеловала его и отнесла в спальню.

Сельтенет подала чай, который сейчас был мне нужнее всего, так как пересохшее горло, надышавшись пороховым дымом, было грязнее папиросного мундштука.

Я выпил чаю и стал постепенно приходить в себя. Сельтенет подала ужин, и Нина отпустила ее спать.

– Как прошли бои?
– спросила Нина за ужином.

– Как могли пройти? Мы потеряли сотни товарищей и убили сотни людей неприятеля. В конце концов победили мы, но еще неизвестно, сумеем ли мы удержать в руках эту победу, стоившую нам так дорого.

Нина опять расплакалась.

– Я потеряла всякую надежду увидеть тебя живым. В консульстве были уверены в победе правительственных войск. Ведь они и числом превышали вас и подготовкой. Там говорили: "Правительственное войско перебьет революционеров всех до единого". Консул даже просил Эйнуддовле не разрешать всеобщего избиения, чтобы не было несчастных случайностей с русскими подданными и с покровительствуемыми иранцами. И я не была уверена, что ты вернешься

с фронта.

Успокоившись немного, Нина стала рассказывать, как в консульстве встретили результаты сегодняшнего сражения.

– Прежде всего я расскажу тебе, как консул принял известие о вашей победе.

Нина вскочила с места и, схватившись обеими руками за голову, зашагала по комнате и стала передразнивать консула:

– Мерзавцы, бараны, подлая свора собачья, не могли справиться с кучкой голодранцев. Я обманул и посла, и министра, послав им телеграмму, что Тавриз накануне падения...

Мы весело смеялись. Сев около меня, Нина продолжала рассказывать:

– Победа ваша большая, но консул все же не теряет надежды и поражение правительственных войск не считает окончательным поражением. Сегодня будут вести переговоры с представителями Эйнуддовле. Консул потребует от Эйнуддовле защиты интересов России и скорейшей ликвидации мятежа.

Мы еще не успели отужинать, как город задрожал от нового грохота орудий.

Я наспех передал Нине захваченные для нее книги и побежал в революционный совет.

Саттар-хан был уже на месте бея. Оказалось, что конный полк Эйнуддовле, неожиданно напав на наших, занял Мешкмейданы.

Бой продолжался до рассвета. Кто кого убил, кто победил, кто был побежден, стало известно лишь после того, как из-за стен крепости выглянуло солнце и осветило лица мертвецов. Вместе с темной ночью убегали и разбитые части неприятеля, унося с собой горечь поражения и несбывшихся надежд.

НОВЫЕ ВЕЯНИЯ

Незначительные перестрелки происходили каждый день, но серьезных боев уже не было, да и не могло быть, так как правительственная армия была разбита, а макинские войска вовсе оставили Тавриз.

Обращения русского и английского консулов к руководителям правительственной армии о скорейшей ликвидации "тавризских беспорядков" не имели результата. Поэтому в телеграмме, посланной Мамед-Али-шаху, Супехдар советовал "согласиться на мир с мятежниками, начать областные выборы и созвать парламент".

Нине удалось списать содержание этой телеграммы, попавшей к Мирзе-Алекбер-хану через консульских шпионов на почте:

"Ваше Величество!

Консулы великих держав советуют созвать парламент и скорее начать областные выборы, дабы этим усмирить мятежников. Если покровитель вселенной окажет милость согласиться на областные выборы, то и народ успокоится, и царство Вашего Величества будет крепко и нерушимо из рода в род.

Ничтожный раб Вашего Величества Супехдар.

21 числа месяца шабана".

Эта телеграмма нисколько не обрадовала нас. Мы знали, что выборы в парламент являются новым оружием против революции.

Саттар-хан и Багир-хан были в нерешительности. Сардар все не переставал твердить: "надо уменьшить человеческие жертвы". Саттар-хан не мог знать, что Мамед-Али-шах простая игрушка в руках русских и английских империалистов, пешка, которую два искусных игрока передвигают по шахматной доске.