Тайфун. Записки из Китая
Шрифт:
Резкий гудок автомашины. Мы отправляемся в обратный путь. Машина движется в плотной тени кустарников. В моих ушах все еще звучат слова заместителя председателя коммуны, бригадира большой чайной бригады: «Социалистическое соревнование… Кто больше соберет чая, тот больше зарабатывает». А это необычное приветствие… и дежурное чтение цитат. Видимо, «тайфун» задел село в меньшей степени, чем город. И здесь как будто не было такого полного опустошения.
Через полтора часа наш поезд уходил в Шанхай…
От Ханчжоу до Шанхая поезд идет несколько часов через небольшую провинцию Восточного Китая Чжэцзян, с востока омываемую водами Восточно-Китайского моря.
За окном поезда расстилалась безбрежная грустная равнина, и, хотя был декабрь, кое-где на равнине сохранились зеленые пятна, на фоне которых особенно четко выделялись черные силуэты
Вагон был почти пуст. В нем кроме нас ехала какая-то группа китайцев из Гонконга. Они были на Кантонской ярмарке и теперь направлялись через Ханчжоу в Шанхай, а может быть в Пекин. В группе было не больше десяти — пятнадцати человек. Они все время стояли, держали в руках «красные книжечки» и скандировали лозунги…
…А поезд пыхтел, и в потемневших от сажи и дыма окнах вагона мелькали бескрайние темно-зеленые квадраты полей, работающие на них крестьяне, похожие на черные запятые, черные деревеньки, зарывшиеся в землю… Крестьяне составляют четыре пятых всего китайского населения, а сколько всего жителей в Китае, вряд ли кто-нибудь знает точно. Сам Мао Цзэ-дун сказал как-то, кажется, в интервью Эдгару Сноу, что, по мнению некоторых, в стране 680–690 миллионов человек, и тут же добавил: «Но я не верю». И объяснил почему. Крестьяне якобы испытывают какое-то недоверие к «статистике» или, может быть, пугаются ее. Они не всегда сразу сообщают о смерти кого-либо из членов семьи, надеясь хотя бы «еще несколько месяцев использовать продовольственные карточки умершего». Некоторые называют цифру семьсот, другие — семьсот пятьдесят, а перед моим окончательным отъездом из Пекина официальный китайский функционер в неофициальной беседе с одним дипломатом назвал цифру — восемьсот миллионов… Но не это самое главное. Дело в том, что каждый год население Китая возрастает в среднем на пятнадцать миллионов человек, при этом не увеличивается или почти не увеличивается обрабатываемая земля… Она составляет 1600 миллионов му, или около 106 миллионов гектаров. Эта цифра была названа еще в 1959 году в сборнике «Славное десятилетие». С тех пор если даже ее площадь и увеличилась, то незначительно, так как все, что можно обработать, обработано, а чтобы освоить пустыни и пустынные земли, которых столько же, сколько и обрабатываемой земли, чтобы освоить горы и горные массивы, для этого недостаточно просто рабочих рук и изучения «идей…». Вот другая цифра — 185 миллионов. Таким был урожай зерновых в 1957 году. В последующие годы никаких данных об урожае не сообщалось. Правда, иногда официальная печать писала о том, что в некоторых провинциях дела идут «очень хорошо», в других — «хорошо» или «не совсем хорошо», что в такой-то провинции, например Юньань, был достигнут «рекордный урожай», в другой, как Хунань, «небывалый урожай», а в третьей — Хэйлунцзян — «сравнительно хороший урожай»… Иногда приводились и проценты, но, что все это означало, нам было неизвестно. Постепенно мы начали «усваивать язык» «Жэньминь жибао» и другой официальной печати. А гонконгский бюллетень «Чайна ньюс аналисис» даже предложил толковый словарь. В нем указывалось, что «сравнительно хороший» — это стандартное выражение, означающее «неурожай». В конце 1971 года в новогодней передовой статье «Жэньминь жибао», прервав многолетний обет молчания в отношении этой темы, сообщила новые данные об урожае зерновых: 246 миллионов тонн. В Китае под термином «зерновые» подразумеваются пшеница, неочищенный рис, кукуруза, батат и различные виды сои… Политические наблюдатели и корреспонденты взяли карандаши и подсчитали: 246 миллионов тонн разделить на 750 миллионов человек, получится по 328 килограммов на человека. Из 328 килограммов «зерна» следует вычесть (в процентах), согласно формуле китайского ученого Ма Ин-чу, на семена — 6, на откорм свиней — 5, на корм остального скота — 8, на потери при очистке риса и пшеницы (в цифру 328 они входят как неочищенные) — до 26 процентов. Всего — 45 процентов. Но и из оставшихся 55 процентов необходимо «вычесть» еще на нужды промышленности и на экспорт. И еще в резерв… Ведь идет 1971 год, и «стратегический курс» — готовиться к войне, готовиться к стихийным бедствиям — осуществляется полным ходом?..
Итак, можно подвести «черту»: от общего урожая зерновых в 246 миллионов тонн надо вычесть половину. Следовательно, остается 123 миллиона тонн, по 164 килограмма на человека в год, или по 14 килограммов в месяц.
Много это или мало? Кто хочет получить верный ответ на этот вопрос, говорили некоторые наблюдатели-специалисты по проблемам Китая, тот не должен
«Когда в руке у человека хлеб, он идет уверенно, его сердце спокойно и все хорошо», — почему-то вспомнил я эту китайскую поговорку. Хлеб — это хороший урожай, а высокие урожаи — это наличие систем орошения, применение химических удобрений, использование электроэнергии… Еще в 1959 году в сборнике «Славное десятилетие» сообщалось, что из 1600 миллионов му «около 520 миллионов му орошается». Во время своих редких поездок в окрестности Пекина, в Шанхай и Кантон мы действительно видели, что китайский крестьянин использует поистине каждую каплю воды. Но то, что мы видели, — это еще не весь Китай. К концу «большого тайфуна» «Жэньминь жибао» как-то сконфуженно снова приведет эту же цифру: «500 миллионов…»
В своей записной книжке нахожу запись о том, что в 1957 году, накануне «большого скачка», Китай производил немногим более 1,5 миллиона тонн химических удобрений… Тогда же было объявлено, что Китаю требуется почти в 20 раз больше. В 1970 году Чжоу Энь-лай привел новую цифру годового производства удобрений — 14 миллионов тонн…
Но для дальнейшего размышления не было времени. Вдали показались очертания огромного города…
«Чтобы оценить красоту Ханчжоу, нужно приехать в него из Шанхая», — говорят китайцы. Но если прочитать ее наоборот, будет тоже верно. Шанхай — один из самых больших городов в мире. В потемневшее небо врезаются крыши домов, трубы заводов. Многообразие архитектурных стилей делает город безликим.
Мы прибыли поздно вечером. Город уже затих. В это тревожное время Шанхай рано погружался в сон. Телефонный звонок из Ханчжоу подтвердил направленную еще из Пекина телефонограмму о нашем приезде. Представительница здешнего туристического бюро встретила нас на вокзале. С вокзала — прямо в гостиницу. Здесь, в гостинице, хотя было уже поздно, я высказал ей наши пожелания о программе пребывания: нам хотелось посетить машиностроительный завод и близлежащую коммуну, постоянную промышленную выставку, Дом-музей, в котором состоялся I съезд Коммунистической партии Китая, встретиться с деятелем культуры, с представителем национальной буржуазии, осмотреть город… Обычные пожелания туриста-дипломата…
Но почему-то молодая представительница турбюро начинает слегка вздрагивать, на ее лице проступают красные пятна, в глазах загораются злобные огоньки, рука нервно прыгает по записной книжке…
— Завтра в девять я сообщу. Ждите здесь.
И не сказав больше ни слова, резко захлопнула за собой дверь. Даже не пожелала спокойной ночи. Гостиница представляет собой лабиринт, длинные, плохо освещенные коридоры и фойе, многоцветные стекла окон, мраморные стены, гипсовые потолки. Молодой китаец в форме, в белой рубашке, дежурный администратор, дремлет в темном коридоре перед нашими номерами, несколько других разносят наполненные горячей водой термосы.
Таким же неуютным покажется мне на другой день и сам Шанхай — темный, загроможденный постройками и пристройками. В течение десятилетий Шанхай являлся штаб-квартирой, бастионом могучих американских и европейских компаний. Здесь разрабатывалась стратегия, обсуждались планы наступления на весь азиатский континент, намечалось его экономическое завоевание. Сюда приезжали люди в погоне за большим бизнесом, и в лихорадке большого бизнеса каждый строил, каждый старался отличиться. Отсюда и причудливая смесь архитектурных стилей, которую можно увидеть лишь здесь, в Шанхае.
Но все это нам предстояло увидеть на следующий день.
В условленный час раздался телефонный звонок. Сердитым голосом переводчица сообщила:
— Из всех ваших пожеланий принято лишь одно — посетить постоянную выставку шанхайской промышленности. Будьте готовы… Через час поедем.
— То есть… как?
В ответ слышу лишь резкие короткие гудки. Я хотел выразить недовольство, протест. Зачем же я тогда приехал сюда? Неужели только для того, чтобы бросить беглый взгляд с террасы этой гостиницы на крыши и трубы Шанхая?..
— Разве только для этого? — повторяю свой вопрос уже громко, гневно представительнице туристического бюро, которая только что вошла в номер.
— Поехали, — говорит она все тем же раздраженным голосом и все с таким же застывшим выражением лица.
И уже в машине:
— Выставка экспонатов шанхайской промышленности — это демонстрация успехов, достигнутых китайским рабочим классом под лучезарным солнцем идей Мао Цзэ-дуна.
У входа на выставку висят три огромных портрета Мао Цзэдуна, на четвертом он изображен вместе с Линь Бяо… И стоит огромная скульптура Мао Цзэ-дуна из мрамора.