Тайфун. Записки из Китая

Босев Крум

Доктор Сунь умер в Пекине. Возле Пекина, на зеленом склоне «Благоуханной горы», стоит храм «Биюньсы», один из залов которого, построенный шестьсот лет назад, превращен в мемориальный музей Сунь Ят-сена. В центре зала, на специальном постаменте, покоится саркофаг из стекла и металла. Саркофаг был послан правительством Советского Союза, но в те смутные времена он долго блуждал по различным дорогам и прибыл лишь после погребения Сунь Ят-сена. Сейчас он находится в тихом мемориальном зале как символ протянутой братской руки. Даже хунвэйбины не решались осквернить его. А похоронен был великий китайский патриот в белой мраморной

высокой пагоде. В 1929 году его останки были перенесены в мавзолей в Нанкин.

Накануне окончательного отъезда из Пекина я получил разрешение посетить мавзолей в Нанкине.

«26. Х.70 г.

Мавзолей Сунь Ят-сена находится в пригороде Нанкина. Поднимаешься вверх по крутой лестнице, а ступенькам нет конца, одна, две… сто… двести… триста… триста девяносто две. По обеим сторонам каменной лестницы портреты и цитаты. Цитаты, цитаты… На самом верху, в мавзолее, стоит мраморная фигура доктора Сунь. Строгое, с резкими чертами лицо, длинная мантия. Во втором зале находится мраморный саркофаг. Стены вокруг исписаны иероглифами. Это политическое завещание Сунь Ят-сена своим соратникам. Доктор Сунь завещал продолжать борьбу до окончательной победы революции, хранить как зеницу ока дружбу с Советским Союзом, укреплять союз с коммунистами».

Сунь Ят-сен написал политическое завещание на смертном одре, за день до смерти. В тот же день он направил свое предсмертное послание Союзу Советских Социалистических Республик:

«Дорогие товарищи! Прощаясь с вами, я хочу выразить мою пламенную надежду, надежду на то, что скоро наступит рассвет. Настанет время, когда Советский Союз, как лучший друг и союзник, будет приветствовать могучий и свободный Китай, когда в великой битве за свободу угнетенных наций мира обе страны рука об руку пойдут вперед и добьются победы».

…Мы продолжаем шагать по Кантону. Откуда-то, наверное с моря, подул ветер. Снова на оградах и стенах домов появились пла ¬ каты и дацзыбао. Время от времени по притихшим улицам проносятся переполненные солдатами грузовики. Гид ведет нас к реке Жемчужной. На ее берегах растет густой лес, целый лес кокосовых пальм, банановых и еще каких-то деревьев.

— Шамян… Остров Шамян…

Гид больше ничего не говорит. Но нам и так все ясно. Еще в школьные годы я слышал или, может быть, читал, что когда-то это был обыкновенный прибрежный квартал, заселенный иностранцами. Чтобы укрыться от народного гнева, колонизаторы прорыли широкий канал, заполнили его водой и превратили этот квартал в остров. Видимо, страшной была народная ненависть, если они не доверяли ни крепостным стенам, ни колючей проволоке…

…Наш гид прерывает экскурсию. Пока мы бродили по маленьким полупустым живописным магазинчикам, он куда-то исчез. Но вот он прибежал, запыхавшись, и почему-то заговорил по-русски, хотя с нами была наша переводчица. Но он так тяжело дышал, что мы ничего не могли понять:

— У… У… же сог… сгл… сглсвано…

Через переводчицу мы выяснили, что получено разрешение на посещение фабрики…

— Какой? — обращается она снова к китайцу. — Фабрики по изготовлению изделий из слоновой кости? Мы должны немедленно отправиться туда?

И мы поехали.

Мне, разумеется, хотелось посетить фабрику не по изготовлению изделий из слоновой кости. Мне хотелось увидеть какое-нибудь другое, современное, промышленное предприятие. Но что делать, решаем не мы.

Старый

автомобиль пробирается по узким улочкам, а я пытаюсь вспомнить, что знаю, и вообще, знаю ли что-нибудь о слоновой кости. В дипломатическом магазине в Пекине имеется целый зал с изделиями из слоновой кости. Я всегда подолгу рассматривал их. Мне было известно, что это тонкое искусство знакомо китайцам с глубокой древности и что изделия китайских мастеров из слоновой кости давным-давно известны в Европе, пользуются спросом, ценятся и именно этот спрос наложил на них свой отпечаток.

Но для размышлений уже не было времени.

Машина выбралась из тесной улочки и остановилась у фабрики. А перед фабрикой — митинг. Но нас встречают молчанием. Суровым молчанием.

Кто-то из нашей группы прошептал:

— Наверное, собрались, чтобы посмотреть, как выглядят живые ревизионисты.

Зал, в который нас вводят, видимо, предназначен для приема гостей. Здесь преобладает красный цвет: и сукно на столе, и «красные книжечки» на сукне, и развешанные по стенам плакаты с лозунгами и цитатами. Только портреты зеленого цвета и бюст — большой гипсовый бюст — белый…

Садимся по обе стороны стола. С одной стороны — мы, с другой — представитель революционного комитета фабрики и еще несколько человек. Кто они, я так и не понял.

Начинается беседа, нет, начинается обряд. Один из китайцев открыл уже изрядно потрепанную «красную книжечку» и начал читать, остальные повторяют за ним. Одна цитата, две, три. Наконец обряд закончен, можно начинать беседу. Но нет, оказывается, он только начинался. Один из китайцев проворно вскакивает и отрывисто, по-военному, командует: «Все лицом к нашему самому, самому великому». Все встают, благоговейно делают шаг вперед к бюсту Мао Цзэ-дуна. Все, кроме нас. Командующий раздраженно повторяет: «Все». Мы переглядываемся. «У нас это не принято, — возражаю я, — мы можем выйти, пока вы совершаете свой обряд». Атмосфера накаляется, но обряд продолжается.

Наконец начинается беседа.

Беседа ведется на китайском языке. Шепчу переводчице, чтобы она все записывала. В нынешнем виде фабрика существует с 1955 года. До этого она представляла собой небольшой трудовой производственный кооператив с тридцатью рабочими. Сейчас на ней трудится четыреста семьдесят человек. Раньше производилось тридцать наименований изделий в год, сейчас — более двух тысяч.

— Что означает «сейчас», — спрашиваю я, — после 1955 года или во время «культурной революции»?

…Сейчас условия работы коренным образом… благодаря партии.

— Какой партии? — прерываю я снова. — Ведь партия «реорганизована», не существует… Ведь еще в начале беседы вы сказали, что фабрикой руководит революционный комитет?

Но представитель (или председатель, я не понял) ревкома продолжал: во время «культурной революции» мы поняли, что темы, сюжеты, которые разрабатывались в прошлом, устарели, во время «культурной революции» рабочие, вооруженные идеями Мао Цзэдуна, производят уже новые изделия с новыми сюжетами. Все это достигалось в борьбе с классовым врагом. «Наши рабочие вели и ведут борьбу с контрреволюционной линией тех, кто стоит у власти в партии и идет по капиталистическому пути. Наши рабочие, вооруженные идеями председателя Мао, не боятся классового врага, поэтому они сумели раздавить его. Сейчас у них более высокий дух».