Тайгастрой
Шрифт:
Да, вы рыцарски благородно дошли со стариком рука об руку до кульминационной точки, делая все, чтобы институту предоставили возможность построить экспериментальную печь. А дальше пошли своей дорогой. Так и надо. Наука не может останавливаться на кульминации, потому что никакой кульминации в науке нет. И наука не может развиваться без борьбы мнений — в сладкой водице всеобщего согласия или под каблуком деспота.
Недели за две до отъезда из Москвы он, директор Научно-исследовательского института металлов, собственноручно подписал приказ о создании группы инженеров-исследователей,
Что ж, в добрый час!
Сейчас он вспомнил все это, не испытывая горечи, которая была in statu nascendi — в момент рождения там, в Москве. Он не из глухих и слепых! Была гордость от сознания, что воспитал талантливых учеников, смелых исследователей, что они пошли вперед уверенно и добьются успеха.
Бунчужный вздохнул.
«Вижу, вижу, дорогие друзья, что могут дать ваши работы, но стране нужен металл сегодня, а не завтра, нужен в огромных количествах, и мы, металлурги, экспериментируя, не имеем права забывать о насущных хозяйственных потребностях страны. Я пойду стариковским путем, а вы идите новыми тропами. И пока вы будете искать, я постараюсь дать, что могу. А затем и вы включитесь. Так, помогая друг другу, взбираются на вершину горы альпинисты».
— Тайгастрой!
Несколько минут назад это слово произнесла Надежда Степановна. Какой у нее хороший голос! Кажется, что слова исходят из глубины души и поэтому приобретают особое значение.
Да, сейчас Тайгастрой стал для него всем. Тысячи людей на рабочей площадке прямо или косвенно занимались решением его проблемы. Она перешагнула институтские стены, освободив исследователям место и время для работ над другими задачами, не менее важными и имеющими будущее. Строительство таежного комбината, одного из самых крупных в стране, вошло в число государственных заданий первостепенной важности. Вот когда по-настоящему возросла ответственность науки перед обществом, ученого перед народом. И вот когда судьбе стало угодно назначить ему, старому доменщику, публичный государственный экзамен! Наука и производство...
«Но не об органическом ли слиянии их мечтал я всю свою сознательную жизнь? И не об этом ли, в сущности, говорила партия, говорило молодое государство, когда предъявлялся счет Академии наук? Наука и производство...»
Бунчужный прошел в комнату, зажег лампу, еще раз полюбовался находкой: жук утих. Вынув из баночки, Бунчужный расправил жуку лапки, усы и поместил в коробочку, затем сел отдохнуть. Среди горки специальных справочников он отыскал книгу, приобретенную в дороге. Она будила чувства и мысли, радостные и горькие.
Подложив за спину подушку, профессор стал читать. И когда постучались в дверь, не сразу услышал.
— Вижу в окне свет, решил проведать.
Гребенников прошел к столу и сразу же сел. Было видно, что он устал. Бунчужный снял очки.
— Увлекся вот...
Гребенников посмотрел на обложку: «Овод» Войнич.
— Да, острая книга! Страстная
Бунчужный вздохнул.
— Откуда вы, Петр Александрович?
— Со станции. Прибыло из Днепропетровска от ДЗМО оборудование для воздухонагревателей!
Федор Федорович от радости вскочил. Подушка упала на пол, Гребенников поднял ее.
— На все воздухонагреватели. По заказу — добавил Гребенников.
— Чудесно! Просто чудесно!
Это оборудование они ждали со дня на день, беспокоясь, что огнеупорная кладка вот-вот кончится, а приступить к монтажу не удастся.
— Теперь я спокоен, — сказал Бунчужный. — Вы знаете результаты работы второй смены на комсомольском воздухонагревателе?
— Знаю, знаю, Федор Федорович. Смена Яши Яковкина дала четыре и три четверти!
— Боже мой... Мне трудно говорить... Неужели только возрастом можно объяснить то, что я так воспринимаю каждый порыв молодежи, каждую нашу удачу на стройке?
— Нет! Да и какой там возраст! Я сегодня беседовал с молодежью, беседовал со стариками. У них на устах: профессорская домна... Ванадий...
— Ванадий... Они говорят о нем, как о сказочном богатыре... «Работать надо, как Ванадий!..» Я сам слышал сегодня.
— Я уверен, что к Первому мая печь ваша пойдет. Значит, пойдут и другие печи, и весь завод. За последнее время, Федор Федорович, площадка наша заметно оживилась. Это я частично отношу на ваш счет... Без лишней скромности.
— Что вы! Не надо так, — смутился Бунчужный. — Я не видел, чтобы так дружно работал многотысячный коллектив. И у нас, и на мартене, на строительстве прокатных цехов. Только скажу откровенно: пугает коксохим. Какое-то беспризорное предприятие. В чем дело?
— Нагоним! Коксохим меня пугает меньше всего. Ну, спите спокойно! Спите, дорогой мой!
— Погодите, Петр Александрович. Я хочу показать вам чудеснейший экземпляр жука. Поймал, когда возвращался домой. То есть, исключительно интересный. Редкий! — и он протянул руку за коробочкой.
О победе комсомольцев второго воздухонагревателя газета «Тайгастроевец» известила строителей на следующий день.
«Кто догонит комсомольцев-огнеупорщиков второго воздухонагревателя?» — читали рабочие.
Полотнища и транспаранты уже висели в доменном цехе на лесах печей, на эстакаде, на воздуходувке.
— Подумаешь, цацы! — говорили украинцы. — А мы не давали по четыре с половиной? И без шума!
Звеньевых Смурыгина и хозяйственного Василия Белкина задело за живое: черноусый Яша Яковкин обогнал их. Каждый провел беседу в своем звене.
— Вот тебе и Яшка-таракашка!
Через день Смурыгин дал четыре с половиной ряда, а в раннюю смену Василий Белкин выскочил на пять!
— Вот те на!
— Без обмана?
Фанерную доску, на которой записывали результаты соревнования, сменили по требованию звена Яши Яковкина на новую; ее выкрасили, расчертили; разлиновали.
— Думаешь, поможет? — шутили белкинцы.
Сам Белкин, потеряв степенность, носился с газетой, в которой сообщалось о работе его звена, и читал каждому, с кем встречался.