Тайгастрой
Шрифт:
Хотя огнеупорщнки работали хорошо, но коксохим рос медленно; еще часть людей перевели со вспомогательных участков, молнии полетели на Украину, откуда по наряду ВСНХ должна была выехать группа высококвалифицированных рабочих.
— Сделали больше, осталось меньше, — говорили сибиряки и уральцы.
— С сибирскими печекладами много наделаешь... — подшучивал Деревенко, работавший лет пятнадцать на выкладке коксовых печей в Донбассе. — Сложить печь для хлеба — это могем. А вот ты положи огнеупор!
— Клали без
— Конечно, не шутка! Особенно с такими печекладами! Нам бы сюда моих ребят! Эх, бывало... — продолжал Деревенко.
Но его останавливал Старцев.
— Покажешь, и наши научатся. Пока ты не работал на печах, тоже не знал что к чему. Плавал якорем!
Став парторгом, Старцев приобрел трубочку и курил, как боцман на корабле. Несмотря на холода, ходил он в бушлате и флотских брюках; только на ногах сибирские катанки, да на голове теплая ушанка.
Вскоре прибыли украинские огнеупорщики-коксовики. Одни в худых шубейках, другие — в демисезонных пальто или стеганках.
— Пляжники! В Сочи собрались?
Но украинцы не смутились: их еще в дороге предупредили, что сибиряки встречают южан шуточками. Сибиряки любили одеться тепло и на каждого, приехавшего в легкой одежде, смотрели с усмешкой.
— Вы бы в трусиках к нам! Оно сподручнее! — смеялся Ведерников, разглядывая гостей.
— Ничего, и у нас, в Донбассе, зимой не жарко.
— В феврале такие морозяки...
— На то февраль по-нашему — лютый!
Деревенко нашел землячков, и по тепляку полилась украинская звонкая, мелодичная речь. Сибиряки и уральцы даже приумолкли на время.
— А ну еще! Давай! — просил Микула, когда гости затихали.
Дня через два прибывших экипировали по-сибирски.
— Другой коленкор!
— Химики! А без нас цоб-цабе! — добродушно шутили украинцы, ознакомившись со стройкой. Они смешно выглядели в непривычных для них пимах, и шапках-ушанках с длинными хвостами.
Прибывших расставили так, что сибирские каменщики и печеклады находились между украинскими.
— Работай и учись на ходу! — была формула, выдвинутая в те дни на коксохиме.
— Украинские огнеупорщики у вас на положении комвзводов! — шутил Буше.
В первые дни, однако, не выкладывали даже французской нормы. Люсьен улыбался. Он рассматривал стройку как источник хороших заработков, неудачи площадки его не трогали. А Шарль был озабочен и раздумывал над тем, что бы такое применить для ускорения работы. График был под угрозой срыва. Как в те осенние первые дни, залихорадило. А доменный цех рос и рос. И каждый раз, когда Женя приходила оттуда, у нее падало сердце.
— Неужели сорвемся? — с тревогой обратилась она к парторгу.
— Нет! — ответил Старцев и снял с себя бушлат.
— Кирпич, ребята, надо брать
Недавно переброшенные на коксохим рабочие удивленно смотрели на парторга. Стал на огнеупорную кладку вслед за парторгом прораб Сухих, не желая отставать от «партийного начальства». Впрочем, он вообще изменился к лучшему: меньше обижался, ближе к сердцу принимал то, что делалось на коксохиме: жизнь обтесывала...
— Нагоним ли? — спрашивала Женя Шарля Буше. — Первого мая пускаем профессорскую домну, а сколько вам надо дней на сушку печи?
— Нагоним! — отвечал Буше и тоже снял с себя шубу.
Он ловко подхватил кирпич и положил на тонкий раствор, схватил второй, третий. Клал он легко, быстро, и со стороны казалось, что кирпичи сами, без участия человека, торопятся лечь на место.
— Э, да вы работаете, как заправский печеклад! — восхитилась Женя.
— Такая школа, мадемуазель Эжени! — и Шарль прикладывал рукав белейшей сорочки ко лбу.
— Не отходите от меня! — кричал он по-французски, когда Женя сходила с мостков. — Я лишаюсь без вас силы...
К концу декабря сдвиг был очевиден. На красной доске дописывались все новые имена. Бригада Ярослава Духа получила тысячу рублей премии, Деревенко дважды получил по восемьсот рублей. Ведерникова премировали великолепными оленьими пимами.
Выкладка не спускалась, она втрое превышала французскую норму. Заканчивались железобетонные и монтажные работы.
К началу января работы на коксовых печах, монтаж цеха конденсации и специального объекта были закончены.
Зимняя кладка и бетонирование на морозе требовали продолжительной сушки. Гребенников согласился с консультантами и решил отвести на сушку агрегатов побольше времени.
Трудно было поверить, что кладка и монтаж агрегатов коксохима оставались позади. Это было торжество тайгастроевцев, выступивших в поход против традиций, норм, морозов, за новое понимание строителями своей роли, своих задач в Советском государстве. Самый отсталый участок, сидевший на «улитке», перешел на «аэроплан».
По случаю окончания работ на коксохиме Журба провел торжественное собрание строителей участка, Гребенников выделил средства на премирование.
От имени рабочих и инженеров поднялся на трибуну Ярослав Дух. Он любил выступать, ему предоставляли эту возможность, и он, как всегда, начал со своей биографии.
— Товарищи! Я дрался с Колчаком. Тогда я был австрийским веннопленным. Теперь — я гражданин Советского Союза. Строитель социализма. Мы знаем, как строился наш коксохимический завод. Задание партии и правительства мы выполнили в срок!
Журба встал и, глядя на Ярослава, зааплодировал. Гребенников, сидевший в президиуме вместе с Бунчужным, наклонился к старику.