Тайгастрой
Шрифт:
— Где нам укрыться? Идемте... Чтоб никто не слышал...
— В чем дело? Что случилось? — изумился Гребенников, никогда не видавший Радузева таким возбужденным.
Он затащил Радузева на кухню.
В соседней комнате женский голос пел:
И тихо, и ясно, И пахнет сиренью, И где-то звенит соловей...Заикаясь, Радузев рассказал о происшедшем.
— Это шантаж... Товарищ Гребенников, я ни в чем
Гребенников подал ему кружку воды, а сам пошел к телефону.
— Центральная!
Телефон не работал: провода были перерезаны.
И вдруг на колонии, в соцгороде и на рабочей площадке погас свет.
— Товарищи, спокойствие! — прозвучал голос Гребенникова в темноте. — Готовится диверсия... Все мобилизованы.
Он приказал Абаканову бежать в проектную контору спасать вместе с Радузевым материалы второй очереди строительства. Волощук направлялся в ГПУ, Шахов — в военизированную охрану, Николай — на ЦЭС, остальные — по участкам.
— Свяжитесь с охраной, со стрелками, поднимите рабочих из ближайших бараков. Организуйте охрану. Банду надо изловить во что бы то ни стало. Где Радузев?
— Сергей Владимирович, где вы? — окликнул Гребенников инженера, но Радузева не оказалось ни в коридоре, ни на площадке лестницы.
Шарль Буше лихорадочно зажигал спичку за спичкой.
— Дайте свечу! Свечу!
— Свечей нет. Неужели не знаете? — отрезала Надя.
Митя Шахов возился у вешалки, но в темноте не мог найти своей шубы, он разгребал шубы своих товарищей, свалил одежду на пол.
Николай затянул на себе короткий кожушок, заложил за пазуху маузер и выбежал на улицу.
Такой темной ветреной ночи не было давно, снег засевал пространство, и уже в двух шагах ничего нельзя было рассмотреть. Над рабочей площадкой висел странный вой, в истерике надрывалась сирена. Николай насунул поглубже шапку и, пряча лицо от острого ветра, ринулся в темноту.
В это время раздался взрыв.
«Началось...»
До завода оставалось километра полтора, Николай решил сократить расстояние и побежал напрямик, через площадку, лежавшую между соцгородом и комбинатом, хотя знал, что на пустыре находились шурфы и разные выемки; здесь по первоначальному варианту строительства планировалась разбивка одного специального цеха, но потом отказались из-за близости к городу.
Падающий снег, казалось, с каждой минутой пустел. Он образовал такую пышную бахрому, что ее можно было чуть ли не раздвигать руками. Первое время Журба пытался отыскать в темноте знакомые ориентиры: по проезжей дороге коновозчики подвозили к городу, пока не выпал снег, песок и щебенку; горки того и другого оставались на пустыре; там лежал и штабель кирпича. Но сейчас ничего отыскать не мог. Кажется, он сразу уклонился слишком влево.
Он побежал на звук сирены. Снежинки таяли на губах, с жадностью слизывал он пресные капли, утоляя мучительную жажду.
Время, положенное на то, чтобы быть на месте, истекло. Значит, завод и ЦЭС находились где-то здесь. Однако показались очертания строений, которых никогда он не видел на пустыре.
«Что за чертовщина?» Журбу охватила злоба, он круто свернул в сторону, и вдруг земля исчезла под ногами...
Инстинктивно распрямил руки. Мимо пальцев проскользнули какие-то прутья. Он ухватился за скользкую жердь и повис.
Шапка свалилась, волосы стали жесткими, как проволока; он висел на перекладине, ограждавшей глубокий шурф.
Слыша, как хрустит под тяжестью тела жердь, Николай стал осторожно скользить в сторону. Была напряженная минута...
Наконец, он нащупал ногой землю. Рывок — и был спасен. Он подобрал мокрую шапку.
И вдруг увидел пламя близ мартеновского цеха... «Проектная контора... Мерзавцы... Что творится...»
Он изо всех сил побежал на огонь, который освещал западную сторону площадки. В ту же минуту дорогу ему пересекли трое, убегая к реке.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул Николай.
Никто не остановился. Уже можно было различить, что делалось вокруг. Николай побежал за высоким в кожушке человеком, юркнувшим ранее других в сторону, к штабелю кирпича. Тогда же вслед за розовым пламенем раздался сухой стук, и Журба ощутил удар по левому локтю.
«Стреляет, гадина!». Насколько мог, ускорил бег. Черное пятно притаилось за штабелем. Николай налетел. В него еще раз выстрелили в упор. Пуля задела бок. Журба навалился и со всего размаха ударил бандита рукоятью револьвера по голове. Тот упал. Николай вцепился и в азарте ударил еще раз, уже на снегу. Потом вытащил из судорожно сжатых пальцев револьвер.
Лежавшего человека нельзя было узнать.
Отдышавшись, Журба подумал, что самое трудное теперь — притащить оглушенного к ближайшему посту. Попробовал волочить по снегу, но скоро утомился. Тогда он снял с себя кавказский поясок, связал бандиту руки за спиной, поясным ремнем связал ноги, обыскал диверсанта: в одном из карманов нашел электрический фонарик. Журба направил пучок света в лицо и с изумлением узнал Грибова.
— Вот ты каков! Подлец! — и Николай со всего размаха ударил его по лицу.
Когда добрался к месту пожара, огонь уже охватил контору проектного отдела. Ноги у Николая дрожали, как после болезни, не унималась боль в простреленном локте и в боку. Он сбил меховую шапку, чтобы она не касалась раны, полученной во время падения, и повел стрелков из охраны к Грибову, потом снова возвратился на заводскую площадку.
Кроме команды пожарных, тушили огонь рабочие. Вода не подавалась, гасили огнетушителями, снятыми с лесов, тушили глыбами снега. Электростанция не работала, мартеновский цех освещался пожаром: горели строения проектной конторы и лесосклады.