Тайгастрой
Шрифт:
— Нет. Теперь хорошо. Совсем хорошо.
— Не упрямьтесь, — строго сказал Журба. — Внизу будет лучше.
— Нет. Минуточку. Вы идите. А я посижу.
— Бросить вас?
Женя немного посидела и поднялась, бледность уже покинула ее, нежный румянец окрасил щеки.
Солнце в этот момент осветило дальние гребни гор, золотистые, белые; низиной, по ущельям и между складок, тянулись облака; там клубился туман, и казалось, что горы снизу обкуриваются дымом от гигантского костра.
— Какой простор! — воскликнула Женя, оглядываясь. — Как хорошо...
Журба
— Ступайте по той тропе вниз, а мы с товарищем Абакановым поднимемся на вершину.
— Никуда не пойду. Я чувствую себя хорошо.
Отдохнули, лежа на снегу. Но минут через тридцать были уже на соседней вершине. И снова на всех нахлынуло чувство ни с чем несравнимой легкости от простора, воздуха, сверкающих на солнце снегов.
Гор-ны-е вер-ши-ны, Я вас ви-жу вно-вь... —запел Журба.
— Наконец-то и вас прорвало! — торжествующе воскликнул Абаканов.
— А вы думали, я деревянный?
— Каменный... — заявила Женя.
Сошлись у озера часа через два. Сановай принес Жене бурундучка и предложил снять шкурку.
...Спуск. Шумят деревья. Откуда-то доносится свист.
Гаснет солнце, опускаясь в долину, как в чашу. Тропка уводит в глушь тенистого, холодного леса, где деревья густо обвешены зеленым лишайником. Призывно журчат, вызывая жажду, ручьи. Они текли среди камней и травы, но их нельзя было отыскать.
— Как переносите дорогу? — осведомился Журба у Сухих, который держался в сторонке.
— Ничего, товарищ Журба. Не привыкать-стать.
— Вы сибиряк?
— Сибиряк. Из Тюмени.
— Как намечаете организовать работу на площадке?
Сухих задумался.
— На изысканиях, признаться, мало приходилось работать.
— Вы знаете, что вас рекомендовали на должность техника-геолога?
Он немного смутился.
— Будем делать, что прикажете. С инженером Абакановым всякую работу можно понять.
— Вы с ним работали?
— Один раз. На площадке в районе Мундыбаша.
— А где работали до поступления в филиал?
— На Гурьевском заводе. По реконструкции. Заводик маленький. Доменная печурка там от старых хозяев досталась на тридцать восемь кубов, работала на древесном угольке, давала семь-восемь тонн чугуна в сутки. А мы реконструировали, перевели на сырой каменный уголь, построили мартен садкой в десять тонн, смонтировали прокатный мелкосортный стан.
— Вы строитель?
— Так точно, больше по строительству приходилось работать, товарищ Журба.
«Час от часу не легче...» — подумал Журба.
Подъехав к Абаканову, он, показав на спуск, на горы, сказал, что его, как путейца, многое уже начинает смущать в тубекской точке: в таких геологических условиях строительство железнодорожной магистрали исключено.
—
— А если б не напрямик?
— Там рельеф спокойнее. От последней станции Угольная до нас километров пятьдесят. К рудникам также дорога сносная.
На седьмой день пришли к большому аилу, расположенному вдоль дороги. Здесь находилась еще одна поисковая партия. Обменялись новостями, Абаканов передал инструменты, которые вез для них, и письма. Подъехали к мараловодческому совхозу.
Желтой шерсти, нежные, хрупкие маралы без всякого страха шли на зов людей к изгороди, протягивая чудесные мордочки.
— Какие они... Как жеребята... — воскликнула Женя.
Всезнающий Абаканов на ходу прочел импровизированную лекцию. Нового в его словах Журба ничего не нашел, но должен был признать, что Абаканов — хороший рассказчик. Все у него получалось интересно. Тут было и об одиночестве старых оленей, о борьбе за самку, о криках, приводящих молодых оленей в трепет, о пантах, их целебных свойствах, об экспорте пантов в Китай и Монголию, о долговечности жизни оленей, о мараловодческих совхозах и гибридизации яка-сарлыка с местной коровой.
— А что это такое изюбр? — спросила Женя.
— Изюбр — это подвид благородного оленя. Из молоденьких, неокостеневших рогов изюбра также извлекают секрет, входящий в препарат пантокрин, — пояснил Абаканов, любивший, когда его слушали.
— А зачем пантокрин? — допытывалась Женя.
— Вам он не нужен, не волнуйтесь, девушка!
— С вами ни о чем серьезном говорить нельзя!
Женя вспомнила книгу Пришвина «Жень-шень» и, протянув руку к молоденькой самочке, ласково назвала ее Хуа-лу.
Щелкнув аппаратом, Женя навела объектив на Абаканова:
— Стойте! Хочу запечатлеть вас среди маралов!
Из юрт и аланчиков вышли женщины, они несли в лукошках яйца, курут [1] . Куря трубки, они что-то оживленно рассказывали проводникам, покачивая головами. Абаканов, устроившись возле пенька, с аппетитом ел сырые яйца, по-мальчишески отшвыривая скорлупу через плечо. Старик Коровкин, узнав, что у кого-то здесь есть мед, отправился на поиски.
1
Сыр.
— Пашенька мой сильно мед уважает...
Невдалеке, глухо позванивая жестяными колокольчиками, паслось на воле в тайге стадо коров. Десятник Сухих, никогда ничего не предлагавший, обратился к Журбе с просьбой приобрести для группы свежего мяса: «Консервы и консервы, товарищ Журба. А для здоровья не мешало бы и свежего мяса. Притомились люди в дороге».
Закупку мяса поручили Сухих и старику-алтайцу.
Пока отдыхали, Сановай взобрался на высокий кедр и принялся сбивать палкой шишки. Бармакчи, снисходительно улыбаясь, показывал Журбе, как по-алтайски калить кедровые орешки.