Тайгастрой
Шрифт:
— Жизнь покажет. Возможно, чего-нибудь недоучли.
Женя сделала записи в той же тетрадке, где были формулы из механики и незаконченное письмо к товарищам в Ленинград.
После разработки графика Надежда пошла к начальнику доменного цеха — Роликову.
Он был возбужден, зол. Ему многое не нравилось в работе цеха, но он должен был уступать давлению молодежи, которая всегда находила поддержку своим начинаниям у Гребенникова и Бунчужного.
Роликов принадлежал к той части старых производственных инженеров, которые за свою многолетнюю жизнь хорошо усвоили технологию производства, много
Особенно раздражала Роликова молодежь, которая, как ему казалось, совалась всюду не в свое дело.
Надя сказала Роликову, что строительство каупера № 2 берет на себя комсомольская бригада.
— Не справитесь, а за каупер отвечать буду я, — запротестовал Роликов.
— Мы советовались с профессором Бунчужным. Он одобрил наш проект. Мы отобрали лучших ребят. Каупер будет комсомольским!
— Кауперу безразлично, кто его выкладывает, а мне нет.
— А мне думается, что и кауперу не безразлично, кто его выкладывает, товарищ Роликов, — резко заявила Коханец, испытывая неприязнь к «жуку» (так однажды в ее присутствии назвал Журба Роликова).
— Издеваться над техникой в своем цехе я не позволю.
— Издеваться над техникой не позволим и мы! Комсомол берет каупер перед всем строительством. И за это отвечает!
— Я также хочу дать каупер к сроку. Пожалуйста, не думайте, что каждый старый беспартийный спец — враг или равнодушный созерцатель! И об этом спецеедстве товарищ Сталин сказал ясно. И вы, как коммунистка, должны знать это прежде всего и лучше меня!
Роликов нервно затеребил пальцами. Он вынул записную книжку, сделал расчеты и снова вспыхнул.
— Время — не резина. Я удивляюсь, как вы, инженер, могли согласиться с такими комсомольскими расчетами!
— Я попрошу вас, товарищ Роликов, не говорить грубостей! Я инженер и поэтому настаиваю. Я знаю, за что мы беремся.
— В чудеса не верю.
— Вы не верите в советского человека, а не в чудеса! Я буду говорить об этом в партийном комитете.
Коханец отправилась в партийный комитет.
После встречи с Журбой тогда, на тропинке, Надежда более не могла скрывать от Бориса Волощука своих чувств к Николаю. Вначале ей самой не все было ясно, теперь Надя поняла, что ее влечет к Николаю настоящее, большое чувство и что противиться этому чувству она не станет.
Борис принял известие молча. То, что Надежда предпочла ему Журбу, его не оскорбило, но он не мог простить ей запоздалого признания, поставившего, как ему казалось, всю их давнюю дружбу под сомнение.
— Что ж, делай, как хочешь, — сказал он, избегая ее взгляда.
После внешне спокойного объяснения Борис на некоторое время замкнулся от всех. Но доменный цех не настолько был велик, чтобы люди в нем не встречались. Наконец само производство требовало совместной работы. Когда объявили борьбу за скоростное строительство экспериментальной домны и всех вспомогательных агрегатов цеха, Борис и Надя виделись ежедневно по нескольку раз. Правда, говорили они только о деле. С Журбою Волощук также встречался ежедневно.
Виделись Надя и Николай наедине редко. Надя по целым дням не покидала цеха, а Николай занят был партийной работой, соревнованием, бытом коллектива, всей производственной жизнью на площадке. Часто его вызывали в краевой центр, много времени уходило на доклады, совещания.
Когда Надежда пришла в парткомитет, Николай попросил ее обождать.
«Здесь я для него только член партии...» — И защемило на душе, хотя она понимала, что у Николая могли быть дела, о которых он не считал возможным говорить с другими в ее присутствии.
Пока Журба беседовал с секретарем парторганизации коксового цеха Сусловым, бесцветным, нудным человеком, — Надя несколько раз встречала его в парткабинете и слышала на собраниях, — она взяла со стола газету, но что-то мешало читать, и она дважды поймала себя на том, что прочитанные фразы прошли мимо сознания.
— Как хорошо, что ты пришла! — сказал Николай, когда Суслов ушел.
Обняв, он провел ее к дивану. Они сели.
— У меня дело, Николай...
Он посмотрел укоризненно.
— Я не видел тебя три дня... Дальше так нельзя. Почему ты не хочешь перейти ко мне? Неужели тебе не хочется быть вместе?
Надя положила руку Николая к себе на колени и, согнувшись, прижалась лицом. Ему видны были ее волосы, по-мальчишески причесанные, загорелая, немного полная шея. Он поцеловал ее в ложбинку, прикрытую прозрачной прядью волос.
— Разве мы будем чаще и дольше видеть друг друга, если я перейду к тебе?
— Чаще. Наконец я буду знать, что могу застать тебя дома и что этим домом будет у нас один общий дом: твой и мой. А построим комбинат, получим отпуск, уедем в дальнюю тайгу. Я покажу тебе места! Какие места! Высокогорное озеро. Альпийские луга! Сколько цветов там!
— Хорошо, Коля, — сказала она деловитым тоном, и ему показалось, что Надя, несмотря ни на что, холодна. — Пока помоги нам вот в чем.
И она рассказала о нуждах участка, о своем столкновении с Роликовым.
— Я не верю ему. Он мешает уже одним тем, что холоден. В нашем деле холодный человек нетерпим.
— Согласен целиком, — сказал Николай. — Но нам нужно таких людей перевоспитывать.
— Горбатого могила исправит! — перебила его Надя.
— Не думаю. Во всяком случае это говорит о том, что ты недостаточно веришь в воспитательную силу нашего коллектива.
— Но люди перевоспитываются годами. У нас сейчас нет лишнего времени. Нам дорог каждый час. У нас много своих трудностей! — горячилась Надя.
— Спорить, Надюша, не о чем. Каупер надо передать комсомольцам. Это правильное решение. А с Роликовым я поговорю особо. Он хороший специалист. А от косности, боязни всего нового мы его, в конце концов, излечим.
— Итак, ты обещаешь сделать, о чем прошу, Коля? Каупер нужно отдать комсомольцам. Мы возьмем его перед всем строительством и отстроим к сроку. За это я отвечаю.