Тайгастрой
Шрифт:
— Срывают вам работу молодые инженеры? — иронически протянул Гребенников.
Роликов промолчал.
«Издевается, что ли? — думал он. — Вам кажется, что Роликову завод — чужая косточка... Ну и думайте, что вам угодно...»
Они идут дальше вдоль дорожки, по которой катали подвозят к кауперам и домнам огнеупор. С одной тележки падает на землю кирпич. Каталь не обращает внимания. Роликов поднимает кирпичину и кладет бережно в штабель. Он замечает, что на дорожке валяется еще несколько кирпичей.
«Разбросали,
Роликову неловко за беспорядок в своем цехе, и он хочет, чтобы Гребенников скорее шел в другой цех. Но Гребенников останавливается и тоже смотрит на штабели, на дорожку.
— Знаете что, товарищ Роликов, мне кажется, вы выбрали неудачное место под штабели. По десять раз приходится все перебрасывать с места на место. Лишняя затрата рабочей силы. И порча кирпича.
«А ведь толковое замечание», — думает Роликов.
— Это неизбежно, товарищ Гребенников, — говорит он, а про себя решает: «Действительно, неудачно выбрали. Обязательно переменю. Вон там будем складывать. И никаких «перевалочных баз».
— Беспорядок в цехе — вовсе не неизбежное зло! — сухо замечает начальник строительства.
Подошла Надя.
— Товарищ Гребенников, у нас нехватает пяти дней. Обидно, если сорвемся. Помогите нам!
Он по-отечески посмотрел на взволнованное лицо Нади. Задумался.
— Вот что, товарищи, наладьте-ка вы субботник.
Некоторое время все молчали.
— Субботник? Пожалуй, ничего не даст. Кто придет? И так работают, если говорить прямо, на пределе, — сказал Роликов.
— Как мы сами не догадались! И все придут. Нагоним целый день! — Надя глянула на Роликова и холодно бросила: — Плохо, когда люди ни во что не верят!..
— На субботник пойдут, я за комсомольцев ручаюсь. Надо только по душам потолковать с ребятами, — сказала Женя.
— Вот и поработайте с народом! — закончил беседу Гребенников.
Наступил обеденный перерыв. Женя и Надежда пошли к бригаде.
Надежда не любила Роликова, она пристально наблюдала за ним, за его работой, но не могла обнаружить в действиях начальника что-нибудь враждебное.
— Знаешь, Женя, не лежит у меня душа к Роликову. Специалист он, конечно, хороший, а какой-то скептик — вечно обольет холодной водой и брюзга. Вот не враг, а портит! Правда?
Женя не успела ответить, они подошли к бригаде. Ребята сидели возле каупера и курили. Сережка Шутихин рассказывал, как за ним смотрели в больнице.
— Ох, ребятки, и какая там сестрица!.. Я как глянул, так и сомлел... Говорю доктору: когда повязку снимете? Хочу, чтоб видели меня, какой есть! И чтоб волосы мои видели...
— Что ты со своими волосами носишься?
— Пустобрех! — сказал Василий Белкин. — Кто на тебя посмотрит?
—
— Сестрица? Такая, говорю вам, что и не знаешь, как подойти... Только разгонишься, а в горле дух забьется, и стоишь, как пень. Сестрица взглянет, как королева, и — пошла...
— И до чего ж есть красивые девушки! — воскликнул Гуреев.
Лицо его стало мечтательным, и от этого еще более увеличилось сходство с девичьим.
— Это правильно! Поездил я за свою жизнь по свету немало, — сказал Яша Яковкин. — И заметил я, товарищи, что всюду много есть красивых девушек — и в городах и в селах. Иной раз остановишься на самой захудалой станции или даже разъезде. Смотришь: идет раскрасавица, просто — краля... глаз не отведешь... Красивый у нас народ и все!
Яша Яковкин уверенно поглядел вокруг и пощипал свои усы.
Когда Надежда и Женя приблизились, ребята умолкли.
— О чем беседа? — спросила Надежда.
Промолчали.
— Ты, видно, Яковкин, рассказывал про разные разности, да? — спросила Женя Столярова.
— И я, и другие...
— Ну, ладно, товарищи. Есть к вам дело. Сами видите, пять дней осталось до срока. Неужели не закончим профессорского каупера? Неужели не выполним обязательства?
— Конечно, обидно. Сколько разговоров, а к сроку каупера нет, — сказал Ванюшков. — Думаю, каждый готов все сделать, чтоб слово комсомольское сдержать. И профессору приятно будет! Так, товарищи? И то, что мы сделаем, не только для нас почет, а и для строительства.
— Мы и так хорошо работаем. Как можно лучше? — спросил Шутихин. — Можно подумать, что мы хоть и работали хорошо, да про запас что-то оставляли. Это неправильно.
— Что ты хочешь сказать? — спросила Надежда.
— Я сказал... Мы про запас ничего не оставляли. Каждый отдавал, что имел. А если надо быстрей, то тут вы должны что-то придумать инженерное. Может, третий подъемник поставить или другое что...
— Первое августа — это не праздник, это не седьмое ноября! — заметил Белкин, опасаясь, что первенства ему не удержать, если ребята поднажмут.
— Стыдно так говорить! — с возмущением сказала Столярова. — Слово комсомольское дали к первому августа кончить. Значит, надо кончить. Праздник или не праздник, слово комсомольца — закон!
— Верно, товарищ Столярова. Я тоже так думаю — дал слово, держись! А сорвешься — гордость потеряешь, комсомольскую гордость! — поддержал Женю Ванюшков.
— Товарищи! Ставить третий подъемник нельзя. Будем думать, что бы такое техническое ввести, чтоб облегчить и ускорить работу. Никто не считает, что вы работали и про себя что-то там оставляли. Но вы сами знаете, что дает в работе навык, сноровка. В первые дни вы и нормы не выполняли, а потом с каждым днем пошли выше и выше. Вот про это речь идет. Сноровка, опыт помогут еще увеличить выработку, — заявила Надя.