Тайгастрой
Шрифт:
Наука и производство...
«Но не об органическом ли слиянии их мечтал я всю свою сознательную жизнь? И не об этом ли, в сущности, говорила устами товарища Сталина партия, говорило молодое государство, когда предъявлялся счет Академии наук? Наука и производство...»
Бунчужный прошел в комнату, зажег лампу и сел к столу. Среди горки специальных справочников он отыскал книгу, приобретенную незадолго перед отъездом. Книга привлекла его внимание заглавием: «Как закалялась сталь». «Странно, — подумал тогда профессор, — заглавие металлургическое,
Подложив за спину подушку, профессор стал читать.
Книга захватила с первой страницы, и когда кто-то постучал в дверь, Бунчужный не сразу услышал.
— Вижу в окне свет, решил проведать.
Гребенников прошел к столу и, не ожидая приглашения, сел. Было видно, что он устал. Бунчужный снял очки.
— Спасибо, рад видеть у себя. Увлекся вот... Какая книга!..
Гребенников посмотрел на обложку.
— Да, это человеческая книга! Высокочеловеческая книга!
— Я еще мало прочел, но с первых страниц чувствую, что страстная рука водила пером. Откуда вы, Петр Александрович?
— Со станции. Прибыло из Днепропетровска оборудование для кауперов.
— Прибыло?
Бунчужный поднялся. Подушка упала на пол, Гребенников поднял.
— На все наши каупера! Как заказывали! — добавил Гребенников.
— Чудесно! Просто чудесно!
Это оборудование они ждали со дня на день, беспокоясь, что огнеупорная кладка вот-вот кончится, а приступать к оборудованию сразу не удастся.
— Теперь я спокоен! — сказал Бунчужный. — Вы знаете результаты работы второй смены на комсомольском каупере? — спросил он Гребенникова.
— Знаю, Знаю, Федор Федорович. Смена Яши Яковкина дала четыре и три четверти!
— Боже мой... Мне трудно говорить об этом спокойно. Неужели только возрастом можно объяснить то, что я так остро стал здесь воспринимать каждый порыв молодежи, каждую нашу удачу на стройке?
— Нет! Да и какой это там у вас возраст! Пятьдесят пять?
— Пятьдесят пять.
— Ну, и мне под пятьдесят! Я сегодня беседовал с молодежью, беседовал со стариками. У всех на устах: профессорская домна... профессорские каупера... ванадий...
— Да, ванадий... Я сам слышал сегодня... Им кажется, что ванадий — это богатырь.
— Я уверен, что к Первому мая тысяча девятьсот тридцать второго года печь ваша пойдет! Значит, пойдут и другие печи! За последнее время, Федор Федорович, площадка заметно оживилась.
— Дай боже! Я не видел, чтобы так дружно работал многотысячный коллектив. Как хорошо работают на мартене, на строительстве прокатных цехов! Только откровенно скажу вам: пугает коксохим. Какое-то беспризорное предприятие...
— Нагоним! Коксохим меня пугает меньше всего. Ну, спите спокойно! Спите, дорогой мой!
О
«Кто догонит комсомольцев-огнеупорщиков второго профессорского каупера?» — читали рабочие; полотнища и транспаранты висели в доменном цехе на лесах печей, на эстакаде, на воздуходувке.
— Подумаешь, цацы! — говорили в других бригадах огнеупорщиков. — А мы не давали по четыре с половиной? И без крика!
Звеньевых Смурыгина и Василия Белкина задело за живое: черноусый Яша Яковкин обогнал их. Каждый провел беседу в своем звене.
— Вот тебе и Яшка-таракашка!
Через день Смурыгин дал четыре с половиной ряда, а в раннюю смену Василий Белкин выскочил на пять.
Фанерную доску, на которой записывали результаты соревнования, сменили по требованию звена Яши Яковкина на новую; ее выкрасили, расчертили, разлиновали.
— Думаешь, поможет? — шутили белкинцы.
Сам Белкин, потеряв степенность, носился с газетой, в которой сообщалось о работе его звена, и читал каждому, с кем встречался.
— Смеется последний! — не сдавался Яша Яковкин. — Мы еще скажем свое слово!
— Да уж вы его сказали!
— В среднем мы даем сейчас по пол-листа. У нас впереди пятнадцать дней, а выложить надо десять листов. Нехватает пяти дней. Откуда их взять? — не то спрашивал, не то советовался с Надеждой Коханец бригадир Ванюшков, очень довольный тем, что бригада его отличилась на строительстве и что он — молодой огнеупорщик — поставил «фитили» старикам.
— Подумаю. А пока, Ванюшков, смотри, чтоб ребята ни в чем не нуждались. Если чего там у вас не хватает в быту, скажи. Я обращусь в партийный комитет и лично к товарищу Гребенникову.
Вечером Гребенников вместе с Роликовым и Женей обходил доменный цех.
— Товарищи, вы о сроках помните? Как с профессорским каупером? — спросил Гребенников начальника цеха.
— О сроках-то мы помним, а вот комсомольцы насадку поломали сегодня. Полдня — к черту!
На лице Роликова можно прочесть: «Я же вас предупреждал!..»
— Так сами же и выправили! — заступилась за ребят Женя Столярова.
— Значит, пройденный этап, — спокойно ответил Гребенников. — Скажите лучше, что вы решили предпринять, чтобы вместо пол-листа, который молодежь у вас выкладывает, они могли дать по три четверти?
— Они и пол-листа с трудом выкладывают. Работают рывками, без ритма. Уменья нет. Не знаю, три четверти никак не дадут, — ответил Роликов.
— А дать надо! Помогите им выровнять ритм работы. Научите, — спокойно отвечает Гребенников.
— Я это и делаю, но у них нет системы в работе. А на молодых инженеров я положиться, к сожалению, не могу.
Гребенников посмотрел на Роликова. Лицо инженера было измазано кирпичной пылью, синяя спецовка разорвана. Начальник строительства чему-то улыбнулся.