Тайна дома №12 на улице Флоретт
Шрифт:
Вопрос не был чем-то удивительным. Полицейские в Саквояжном районе, пользуясь своей властью и безнаказанностью, порой творили такие вещи, что им позавидовали бы и закоренелые преступники.
— Ничего такого, что было бы необычно для констебля, — сказал доктор. — Мне просто кое-что показалось в нем странным.
— Он и есть странный, — Дилби почесал нос. — В Доме-с-синей-крышей его не особо любят. Он считается плохим констеблем — ленивым, неисполнительным и хуже того — он не ходит в наш паб «Колокол и Шар». Насколько мне известно, он ни разу никому не выставил ни кружки «Синего Зайца» —
— Вы сказали, что он ленивый. В чем это выражается?
— Не уверен, знаете ли вы, сэр, но среди служащих полицейского департамента есть негласное разделение на, — Дилби закусил губу, — громил, увальней и хитрецов.
Констебль опасался, что доктор поинтересуется, кем является сам Джон Дилби, и вряд ли он поверит, если сказать ему, что громилой, или даже хитрецом. Придется говорить, что увальнем. И все же это всяко лучше, чем признаваться в том, что он не попал ни в одну из категорий, и для него создали свою: простофили.
Но доктор Доу либо проявил такт, либо ему было все равно, и констебль продолжил:
— Так вот Шнаппер — из громил. Громилы обычно не ленятся, ведь для этого есть увальни, которые… м-м-м… чаще всего это медлительные толстяки с одышкой, которые пытаются всячески увильнуть от службы, вялые и нерасторопные — их постоянно тянет куда-то присесть и набить себе чем-нибудь брюхо. В то время как громиле даже повод не нужен, чтобы помахать кулаками, выбить кому-нибудь зубы или расквасить нос. Они большие любители поактивничать. Но Шнаппер не из таких. За все время, что я служу в полиции, он ни разу никого не арестовал. И пока прочие констебли притаскивают в участок по паре-тройке шушерников еще до обеда, он вообще никого не задерживает. И это в то время как Уилмут, другой констебль с его тумбы, регулярно кого-то приводит. Притом, что Боб Уилмут — самый увальневатый увалень из всех. Это ведь окрестности Подошвы, там полным-полно всяческой шушеры, да и бродяг различных, как мух…
— Как мух?
Дилби кивнул.
— Не знаю, что еще добавить, сэр. Шнаппер нечасто появляется у нас на площади. Разве что, заходит за жалованьем. Сержант Гоббин говорит, что больше пользы от фонарного столба, и фонарю, в отличие от Шнаппера, платить не надо.
Доктор покивал.
— Послушайте, Дилби, — сказал он. — Мне нужно, чтобы вы приглядели за мистером Шнаппером.
— Приглядел, сэр? — Дилби нахмурился — ему это уже не нравилось: попахивало неприятностями и теми самыми нервными потрясениями.
— Негласно. Вдруг вы заметите что-то действительно странное.
— Вы хотите, чтобы я следил за ним?
— Именно это я и хочу. Я полагаю, мистер Шнаппер что-то скрывает. И, боюсь, нам с ним еще предстоит столкнуться в течение дела, которым я сейчас занимаюсь. Понимаете ли, я хотел бы избежать… неожиданностей. Я ведь могу на вас положиться, Дилби?
— Да, сэр, — неуверенно ответил констебль — связываться со Шнаппером ему совершенно не хотелось.
— И еще кое-что, — добавил доктор Доу. — Надеюсь, вы понимаете, что все это стоит держать в секрете.
— Я понимаю, сэр.
— Что ж, — доктор остановился. — Я рад, что не ошибся в вас. Вы создаете впечатление честного констебля, Дилби, а это большая редкость для Тремпл-Толл.
Джон
— Благодарю, сэр.
— Сразу же докладывайте, если вдруг что-то обнаружится.
— Разумеется, сэр. Что-нибудь еще, сэр?
— Пока нет. На этом все.
— Тогда я, пожалуй, отправлюсь на Пыльную площадь.
— И будьте осторожны, Дилби. Мистер Шнаппер показался мне человеком, склонным к вспышкам ярости и непредсказуемым поступкам.
Констебль кивнул, приставил два пальца к шлему и направился в туман.
Доктор какое-то время глядел ему вслед, после чего двинулся к боковой аллее…
…Еще издали доктор Доу увидел, что его ждут.
Скамейка, у которой была назначена встреча, располагалась в тени старого, нависающего над дорожкой вяза. Фонарь рядом не горел, и в тумане проглядывали черные очертания кривых ветвей, которые словно бы тянулись к сидевшему на скамейке человеку.
Джентльмен этот кутался в тонкое ношеное пальто, которое, очевидно, не особо помогало от сырости. Он оглядывался по сторонам и выглядел, как тот, кто предпочел бы сейчас быть где угодно, но не здесь. Доктор Доу его понимал: он и сам был не рад этой встрече и с удовольствием избежал бы ее, если бы мог.
Он подошел и кивнул человеку на скамейке:
— Доктор Степпл.
Ожидавший его джентльмен поднял взгляд и моргнул.
— До… добрый день, доктор Доу. Рад вас видеть.
Это был просто какой-то день ложной радости.
Доктор Доу сел рядом. Доктор Степпл поежился больше от его присутствия, чем от холода. Ему захотелось отсесть, и он едва себя сдержал, чтобы этого не сделать. Все-таки доктор Доу когда-то был его наставником, а еще он не хотел показаться непочтительным.
Степпл выглядел больным и сонным. А еще, как человек, который последние пять лет безвылазно провел на чердаке. Несмотря на его тонкие нежные черты лица, у него были мешки под глазами, а на лбу залегли морщины из тех морщин, которые приносит сугубо горе. В сумме это делало его похожим на престарелого мальчишку. Докторский цилиндр Степпла походил на мокрую крысу, выбравшуюся из канализации.
Доктор Доу испытывал смешанные чувства к своему бывшему протеже. Он испытывал смешанные чувства ко всему, что касалось его бывшего места работы, Больницы Странных Болезней, которую он ненавидел всем сердцем. Степпла же он считал доктором по-настоящему умелым и талантливым, но презирал за то, что тот попусту растрачивает свой потенциал на попытки угодить господину главному врачу больницы, который использовал его в качестве личного слуги.
— Вы ведь не вернетесь в больницу? — с тоской спросил молодой доктор.
— Никогда.
Бывший ученик отвернулся.
— Как ваши дела, Степпл?
И хоть Натаниэль Френсис Доу не любил дежурное общение, сейчас он интересовался искренне. Когда-то Стивен Степпл был бойким, горел страстью к науке, и, если бы доктора Доу спросили о том, что его ждет в будущем, он не раздумывая ответил бы, что доктора Степпла ждут великие свершения. Прочие так называемые врачи из Больницы Странных Болезней ему и в подметки не годились. Когда-то… Сейчас же молодой доктор походил на жалкую тень себя прошлого.