Тайна Моря
Шрифт:
— Как скажете, о мудрец! Слушаю и повинуюсь, царь Соломон! Пусть моя одежда сохнет, пока я не вернусь, а сейчас, если можно, одолжите ваше пальто.
Я выбрал свое самое новое пальто, и мы отправились по дюнам к пляжу.
Люто задувал ветер. Он не утихал ни на минуту — куда там: порой налетали шквалы такой силы, что трудно было устоять на ногах. Тогда мы хватались друг за друга, и само уже осознание своей силы, позволявшей хоть сколько-то защищать ее от ярости шторма, усиливало мое чувство любви — я уже не мог скрывать его от себя. Что-то передалось и мисс Аните, какой-то тонкий намек, не знаю уж, как проявившийся, ведь я-то старался себя не выдавать. На блаженный миг — возможно, забывшись, — она прильнула ко мне, как слабые льнут к сильным в мгновение капитуляции, равно приятное как слабым,
Это невозможно было истолковать превратно: движение было намеренным и осознанным, а его мотивом — ее женская загадка. Я плохо разбирался в женщинах, но тут ошибиться не мог. Сделав в мудрости своей мужчин и женщин разными, Провидение позаботилось и о том, чтобы в критические моменты каждый из нас пользовался своими сильными сторонами, дабы защищаться или наступать. Тогда, на пике нашей далекой от природы цивилизации, подает голос инстинкт. Мы уже утратили нужду в раннем предупреждении о появлении дичи, хищников или врагов, и наши инстинкты адаптировались к окружению. Многие поступки, что впоследствии кажутся плодом долгих размышлений, по рассмотрении оказываются лишь плодом мимолетного порыва, слепой покорности опыту наших пращуров, приобретенному на ошибках. Какому-то защитному или воинственному инстинкту, чье нынешнее проявление — лишь новая вариация его первобытной работы. На миг мужчина и женщина стали противниками. Женщина отстранилась — следовательно, в интересах мужчины наступать; и сразу же во мне заговорил мужчина, отринув многолетнюю застенчивость и сдержанность.
— Почему вы отстранились? Я сделал что-то не так?
— О нет!
— Тогда почему?
Жаркий румянец залил ее лицо и шею. Будь она англичанкой, я бы, наверное, никогда не дождался прямого ответа; она бы перевела разговор на более спокойную тему или после недолгих прений вовсе запретила обсуждать подобное. У этой девушки, впрочем, воспитание было совсем иным. Учеба на равных с мальчиками в школе и колледже показала ей, сколь тщетно избегать вопроса от мужчины, а природные смелость и твердость — та стать, что присуща американским женщинам от рождения, — пробудили в ней гордость. Ответила она, все еще краснея, но уже с чувством собственного достоинства. Знай она себя лучше, узри себя со стороны — и поняла бы, что с такой гордостью и достоинством могла себе позволить обсуждать любую тему по своему желанию.
— Вы ни в чем не виноваты. Виновата только я — вернее, была виновата.
— Имеете в виду, когда я вернул вам брошку?
Румянец мучительно усилился. Тихо, почти шепотом, она ответила:
— Да!
Это был мой шанс, и я начал со всей искренностью:
— Позвольте кое-что сказать. Если попросите, я больше никогда об этом не заговорю. Я не увидел в вашем нежном выражении благодарности чего-то большего. Прошу поверить, я джентльмен. Увы, у меня нет сестры, но если бы была, то я бы не возражал, чтобы она поцеловала незнакомца в подобных обстоятельствах. Это нежный и женственный поступок, и из-за него я вас уважаю и… ценю еще больше. Я бы, конечно, ни на что его не променял и никогда уже не забуду. Но поверьте, что из-за него я никогда не забудусь и сам. Иначе я был бы попросту мерзавцем и волокитой; и… это все.
Пока я говорил, ее лицо вновь просветлело, и она с облегчением вздохнула. Румянец почти погас, на лице появилась скромная улыбка.
С серьезным выражением сияющих глаз она протянула руку и сказала:
— Вы хороший человек, и я благодарю вас от всего сердца.
Пробиваясь через завывавший шторм по дюнам к морю, я чувствовал себя так, словно шел по воздуху. А когда заметил, что она идет со мной в ногу, восторг окончательно вскружил мне голову.
Глава IX. Секреты и тайнопись
Берег стал чудом, сплетенным из бешеной воды и белой пены. Когда ветер задувает в Круден-Бей, нет конца и предела буйству волн, словно набирающих силу всякий раз, как мчатся на плоский берег. Сейчас вода поднялась только наполовину, и, как правило, в это время между дюнами и кромкой моря пролегала широкая полоса голого песка. Однако сегодня противоестественный прилив захватывал берег с избыточной яростью. Рев стоял неумолчный,
— Теперь, когда мы одни, вы расскажете о Гормале и странных происшествиях?
Я попытался заговорить, но гроза не давала вести рассказ. Тогда я предложил удалиться за дюну. Так мы и сделали, устроив себе гнездышко в глубокой лощине позади дальней от моря гряды. Здесь, присев среди высокой метлицы, хлеставшей под дикими порывами ветра, как кнуты, и под бесконечной бомбардировкой мелкого песка с верхушек дюн, я рассказал о своем знакомстве с Гормалой и Вторым Зрением.
Слушала Анита жадно. Временами я не видел ее лица, поскольку сгущались сумерки и тучи неслись над головой и громоздились махинами над западным горизонтом, затмевая остатки дня. Но когда я все же, в просветах между летящим песком и брызгами, мог разглядеть ее как следует, то видел, что ее лицо светится живым умом. Рассказ трогал ее до глубины души, и она понемногу придвигалась ко мне, как, например, когда я повествовал о погибшем ребенке и о страшной борьбе Лохлейна Маклауда за жизнь с волнами у Скейрс. Ее вопросы порой позволяли взглянуть на произошедшее с новой стороны, поскольку стремительная женская интуиция схватывала возможности, каких сторонилась моя строгая логика. Прежде всего ее заинтересовала процессия привидений в канун Ламмаса. Лишь раз за время рассказа она прервала меня — не намеренно перебивая, а искренне добавив собственное замечание. А именно — когда я рассказал о том, как мимо прошли вооруженные люди, она выдохнула:
— Испанцы! Я так и знала! С какого-то затонувшего корабля Армады!
Когда же я рассказал, что один обернулся и взглянул на меня, как живой, она выпрямилась и расправила плечи, а затем, настороженно оглядевшись, словно выискивая спрятавшегося врага, сцепила руки и сжала губы. Ее большие темные глаза как будто сверкнули, но она вмиг овладела собой.
Когда я закончил, сколько-то она сидела молча, вперившись взглядом перед собой, словно погруженная в глубокие размышления. Вдруг она произнесла:
— У него был какой-то секрет, и он боялся, что вы его раскроете. Я все так ярко представляю! Он, поднявшись из могилы, видел своими мертвыми глазами то, что вы видите живыми. Нет, больше: возможно, он видел не только то, что вы видели — и что именно видели, — но и куда вас приведут эти знания. В том и есть цель Гормалы — завладеть Секретом Моря! — Ненадолго замолчав, она продолжала, вскочив и меряя шагами нашу лощину, кулаки сжаты, глаза сверкают: — А если Секреты Моря есть, почему бы ими не завладеть? И если они принадлежат Испании и испанцам, то тем более почему бы не завладеть ими? Если у испанца был секрет, то уж не сомневайтесь, что в нем нет ничего хорошего для нашей расы. Да… — Она взволнованно придвинулась: — Да, становится невероятно интересно. Если его мертвые глаза стали живыми на миг, почему бы перемене не продлиться дольше? Вдруг он и вовсе материализуется. — Внезапно она замолчала и сказала: — Ну вот! Как обычно, размечталась. Нужно хорошенько все обдумать. Это слишком чудесно и волнующе. Вы же позволите расспросить вас еще, когда мы встретимся снова?
Когда мы встретимся снова! А значит, мы встретимся; одна эта мысль меня согрела, и ответил я лишь через несколько секунд полного восторга:
— Я расскажу вам все, что знаю, все. Вы поможете мне разгадать Тайну; быть может, вдвоем мы добудем Секрет Моря.
— Как захватывающе! — не сдержалась она и тут же замолчала, словно опомнившись. После паузы она добавила спокойнее: — Боюсь, нам пора возвращаться. Путь домой неблизкий, и час уже поздний.
По дороге я спросил, не проводить ли ее и миссис Джек домой. Я мог бы взять коня в гостинице и поехать с ними. Отвечая, она легко рассмеялась: