Тайна Моря
Шрифт:
Чтобы усложнить распознавание, там, где две отметки даются внизу или наверху буквы, отметка в теле (обозначающая «b») может стоять в другом конце тела буквы от них. Это не вызовет путаницу у подготовленного расшифровщика, но собьет с пути любопытствующих.
Я закончил шифр на вышеприведенной основе и приступил к расшифровке с ликованием в душе — я чувствовал, что, стоит исправить нестыковки между моей системой и системой автора из прошлого, останется только расшифровать текст.
Следующие таблицы иллюстрируют создание и работу — как шифровку, так и расшифровку — дополненного двухбуквенного шифра Фрэнсиса Бэкона.
ПРИМЕЧАНИЕ: когда внизу или вверху буквы стоит две точки, точку в теле буквы, обозначающую «b», можно ставить на другом конце. Это поможет запутать постороннего, не смутив опытного расшифровщика.
Разделить суммы по восьмеркам и девяткам. Так, если вставлены дополнительные цифры, их можно будет заметить и вычеркнуть.
Принцип тот же, что и в цифровом.
ПРАВАЯ рука, начиная с большого пальца, обозначает НЕЧЕТНЫЕ цифры.
ЛЕВАЯ рука, начиная с большого пальца, обозначает ЧЕТНЫЕ цифры.
С каждой строчкой начинайте заново.
Пропускайте точки как знаки препинания.
Пропускайте заглавные буквы или неважные слова.
K и Q, U и V, X и Z — это одна буква.
Приложение Е. Стр. — . Повесть Бернардино де Эскобана, рыцаря Креста Святого Престола, испанского гранда
Когда мой родич, далее испанским кардиналом именуемый, узнал о моем приезде в Рим согласно его тайному указанию, он послал за мной, чтобы призвать в Ватикан. Я немедля отправился и нашел, что, хотя с виду мой родственник состарился, своего доброго расположения ко мне он не изменил ни на йоту. Он тотчас перешел к делу, по коему меня вызвал, отложив на потом разговоры о родине и семье, дорогих нам обоим, и предварил свою речь уверением — необязательным, настаивал я, — что не вызвал бы меня в столь долгое странствие во времена, когда во мне так нуждаются родина и Его Католическое Величество, не будь строжайшей необходимости в моем пребывании в Риме. Дело он объяснил, всячески предвосхищая мое незнание, так ясно и с таким любезным учетом моих потребностей, что я не мог не подивиться его мастерству.
Сразу же упомянувши о стремлении короля вернуть Англию в лоно Истинной Церкви, он дал понять, что великое желание Его Святейшества заключается во всяческом тому способствовании. Для того он пожелал уделить огромные сокровища, накопленные за многие годы. «Но, — сказал мой родич с такой широкой улыбкой, какую только дозволяла его должность, — здесь, в папской курии, короля представляет тот, кто, несомненно являясь ревностным и преданным слугой Его Величества, не имеет должных конфиденциальности и щепетильности, самоотверженности и дисциплины мышления, присущих идеальному послу. Он уже много раз и во многом, слишком многим и в слишком многих странах говорил о Его Святейшестве такое, чего, даже будь оно правдой — а это не так, — на высокой должности посла лучше не говорить. Тем более в миссии, где он желает добиться того, чему обыденный мир придает великую ценность. Граф де Оливарес говорил свободно и не зная удержу, дескать, святой отец не торопится передавать большие суммы денег Его Католическому Величеству ввиду своего скопидомства, алчности, мелкодушия и прочих низменных качеств, какие, будучи повсеместными у черни, пятнают имя наместника Господа на земле! Да, — продолжил родич, увидев, что мой ужас граничит с сомнением, — поверь, в подлинности всего сказанного я уверен. У Рима много глаз, его уши слышат далеко. Папа и его кардиналы не жалуются на нехватку помощников по всему свету. Мало что может случиться в христианском мире — и за его пределами, — что потом втайне не перескажут в Ватикане. Мне известно, что граф де Оливарес не только делился своим мнением о святом отце со светскими друзьями, но и не гнушался повторить его своему государю в официальных депешах. Его Святейшество опечален, что его можно столь превратно понять, и опечален еще боле тем, что Его Католическое Величество без смущения читает подобные наветы. Посему в достижении своих секретных целей он прибег к мерам в обход короля Испании. Ему прекрасно известна высокая цель Его Католического Величества, твоего государя, возвернуть Англию к Истинной Вере; однако ж слишком растревожен он недавними заявлениями государя касаемо назначения епископов. Римский престол есть наивысший епископат Земли, и только его епископу волей самого Господа дана власть надо всеми земными епископатами. „И на сем камне Я создам Церковь Мою“ [70] . Его Святейшество уже сулил миллион крон в помощь великому начинанию Армады и дал слово передать его королю, когда его предприятие — в конце концов, прежде всего к расширению своих владений направленное — начнет приносить плоды. Но граф де Оливарес одним лишь словом недоволен — словом, напомню, самого Божьего наместника — и требует пуще прежнего немедленной выплаты не только обещанной суммы, но и других. Теперь он требует еще миллион крон. Причем пред самим Его Святейшеством держит себя так, словно отказ оскорбителен для него и его государя. Посему Его Святейшество, приватно посовещавшись со мной как с другом — такой чести он меня удостоил, — порешил, что, разумеется, сдержит свое обещание помощи до последней буквы и немало присовокупит вдобавок, однако распорядится великим сокровищем, уже заготовленным для английского предприятия, по-своему. Сделав мне честь и спросившись моего совета, кому вверить сие высокое начинание, — и прибавив к тому, что выбор обязательно падает на испанца, дабы впредь не говорили, будто начинание Армады не имело его полного благословения и поддержки, — он принял мою рекомендацию, что сего высочайшего доверия ты заслуживаешь боле других. О тебе я рассказал, что не только знаю тебя с детства и не нахожу в тебе изъяна, но и что ты происходишь из рода, облеченного честью с мавританских времен».
70
Евангелие от Матфея 16: 18.
Многое еще, дети мои, пересказал мой родич из своих советов Его Святейшеству, до того удовлетворивших его, что он послал за мной, дабы собственными глазами увериться, что я за человек. Затем мой родич добавил, что уже сообщил Его Святейшеству, как я способствую Великой армаде. Как я обещал королю целиком снаряженный корабль с матросами и солдатами из нашей древней Кастилии; да как Его Величество до того был доволен, не встречая прежде таких предложений, что обещал: нести моему судну флаг Кастильской флотилии. А также повелел назвать корабль «Сан-Кристобаль» в честь моего святого заступника и чтобы носовая фигура первой принесла из моей провинции в английские воды лик Христов. Так эта мысль тронула
Таким образом поставив меня обо всем в известность, мой родич ненадолго удалился, дабы устроить аудиенцию с папой. Вскоре он поспешно вернулся и сказал, что святой отец желает видеть меня без отлагательств. Я вошел, разрываясь между страхом и ликованием от столь высокой чести для столь недостойного меня. Но когда я предстал перед Его Святейшеством и преклонил колено, он благословил меня и поднял сам. А когда позволил, я посмотрел ему в лицо. Тогда святой отец обернулся к испанскому кардиналу и сказал: «Вы ничуть не ошиблись, брат мой. Се человек, кому я могу доверять безоговорочно».
Вот так, дети мои, он пригласил меня сесть подле себя и долго — боле двух часов — рассказывал о своем пожелании. И, о дети мои, слышали бы вы мудрые слова этого великого и доброго человека. Таким он был сведущим в делах мирских вдобавок к своей христианской мудрости, что словно бы ничего не упускал в рассуждениях; ничего не было слишком малым в мотивах и путях людских, что оказалось бы вне его внимания и понимания. Он с большой откровенностью изложил свой взгляд на положение. Все это время мой родич улыбался и кивал в одобрении; и я преисполнился великой гордостью, что человек моей крови так близок к Его Святейшеству. Святой отец поведал: хоть война — прискорбная необходимость, какую он, будучи земным монархом, вынужден понимать и принимать, бесконечно больше он предпочитает мирные пути — и, более того, верит в них. По его мудрым словам, «логика пушки, пусть она и громче, говорит не так убедительно, как логика жизни от рассвета до заката». Когда позже он присовокупил к этому убеждению, что «звон монет говорит громче их обоих», я сгоряча не сдержался и возразил. Тогда он прервался и, строго посмотрев на меня, спросил, умею ли я давать мзду. На что я ответил, что до сих пор как не давал, так и не брал сам. Тогда он с дружеской улыбкой положил мне руку на плечо и произнес: «Друг мой святой Эскобан, то есть две вещи, не одна; и, хотя брать мзду непростительно, давать ее с высочайшего указа есть лишь долг, как воинский долг не считается убийством, чем считался бы иначе». Подняв руку, чтобы прервать мои возражения, он молвил: «Я знаю, что ты скажешь: „Горе тому человеку, через которого соблазн приходит“ [71] ; но эти доводы, друг мой, в моем ведении, как и ответственность — вся моя. В своем деле ты будешь прощен за исполнение моих повелений. Ты отправишься в стан врага — в страну, что есть неприкрытый и заклятый враг Святой Церкви, что не знает веры и чести. Неисчислимы пути богоугодного дела. Достаточно того, что Он допустил методы недостойные и порочные, и таковые мы употребим в Его целях. Ты же, дон де Эскобан, не знай ни терзаний, ни стыда. Ты находишься под защитой моих приказов!» Затем, когда я склонил голову в признании его воли, он продолжил разъяснения. Сказано было, что на высоких местах в Англии многие открыто торгуют своими знаниями или властью, и стоит им принять плату, как ради собственной репутации и даже безопасности они вынуждены будут споспешествовать нашему делу. «Эти англичане, — произнес он, — есть язычники, и сказано в языческие времена о нашем Святом городе: Omnia Romae venalia sunt! [72] ». Тогда вспомнились мне годы задолго до моей бытности в парижском посольстве, когда мальчишка из британского посольства, показывая мне шифр внутренней тайнописи, как раз тогда до совершенства им доведенный, для примера написал: Omnia Britaniae venalia sunt [73] . И далее вспомнилось, как мы развили и отточили шифр, пребывая вместе в Туре. Его Святейшество сказал, что в великие времена следует раздавать услуги щедрою рукою, но нет и не может быть времени более великого, чем предшествующее возвращению великой страны, уже начинающей править морями, в лоно Церкви. «Для чего, — молвил он, — вверяю тебе сокровища такой величины, какой еще ни одна страна не видала. Дары верных его зародили и расширили, плоды множества побед — приумножили. Только одну клятву возьму я с тебя, и самым торжественным образом, какой только известен Церкви: чтобы сокровище это применялось единственно для той цели, какой предназначено, — распространение Истинной Веры. Принесет оно, разумеется, и Испанскому королевству честь и славу, чтобы во все времена мир знал, как Римский престол полагается на начинание Великой армады! А ежели то великое начинание пойдет прахом из-за грехов человеческих, ты или те, кто переймет Поручение после тебя, коль нас самих уже не будет в мире живых, да передадут с моего благословения сокровище в распоряжение того монарха, что взойдет тогда на испанский престол».
71
От Матфея 18: 7.
72
В Риме все продается! (лат.)
73
В Британии все продается (лат.).
Затем он перешел к подробностям и назвал полную стоимость сокровища. Да как оно будет передано мне в руки и когда; и как его употреблять, когда Армада высадится на английских брегах. Да как мне распорядиться им в случае самому, коли не прикажут доверить его другому. Ежели мне пришлось бы передать сокровище, право на него должно подтверждаться письмом и кольцом, кое понтифик извлек из кошеля — где держит и кольцо рыбака, каким запечатывает все указы, — и позволил разглядеть его подробно, чтобы распознать при случае. Все эти подробности сейчас не имеют значения для вас, дети мои, ибо время их полезности миновало; но, как прежде, важно уберечь сокровище и наконец вручить королю Испании.
Затем Его Святейшество завел речь о моем судне. Он обещался прислать мне в скором времени подобающую носовую фигуру, отлитую для его собственного галеаса великим Бенвенуто Челлини и им самим благословленную. Обещал он мне и моим индульгенцию, которая будет храниться в тайных архивах курии. Вновь благословил меня и в напутствие одарил медальоном святого Кристобаля, из-за коего вкупе с уделенной мне честью я выходил словно паря по воздуху.
По возвращении в Испанию я навестил корабельную верфь в Сан-Лукаре, где уже вовсю шла стройка «Сан-Кристобаля». Я условился со старшим кораблестроителем устроить в сердце галеона тайную камеру, обшитую тиковым деревом из Индии и стальными пластинами укрепленную, да с замком на железной двери, подобным тому, что Педро Венецианец уже сладил для сундука короля. По моему предложению и благодаря его сноровке тайную камеру расположили в таком месте и с такой невзрачностью, что никто, кроме посвященных, не заметил бы ее наличия или даже самого существования. Находилась она как бы в колодце, со всех сторон тиковым деревом и сталью окруженном, без какого-либо прохода под палубой, и открывавшемся лишь сверху, из моей каюты в середине галеона. Для того люди поодиночке и артелями вызывались с других верфей так, чтобы никто из них не знал больше той доли работы, что выполнял сам. За исключением лишь тех из гильдий, кто уже давно доказал свою благонадежность праведной жизнью и молчанием.