Тайна Моря
Шрифт:
«Но чтобы помочь избежать вообще всякого подозрения, мы приведем еще одно средство, изобретенное нами в ранней юности, в бытность нашу в Париже; даже сейчас, как нам кажется, это изобретение не потеряло своего значения и не заслуживает забвения. Ибо оно представляет собой высшую ступень совершенства шифра, давая возможность выражать всё через всё (omnia per omnia). Единственным условием при этом оказывается то, что внутреннее письмо должно быть хотя бы в пять раз меньше внешнего; никаких других условий или ограничений не существует. Вот как это происходит. Прежде всего все буквы алфавита выражаются только двумя буквами путем их перестановки. Перестановки из двух букв по пяти позициям дадут нам тридцать два различных сочетания, что более чем достаточно для замещения двадцати четырех букв, из которых состоит наш алфавит. Вот пример такого алфавита».
Между прочим, это изобретение приводит нас к чрезвычайно важным выводам. Ведь из него вытекает способ, благодаря которому с помощью любых объектов,
FLY («БЕГИ»)
Вот пример такого написания:
Здесь нужно иметь наготове другой, двойной алфавит, состоящий из букв обычного алфавита, как заглавных, так и строчных, изображенных двумя произвольно выбранными шрифтами (которые каждый может выбрать по своему усмотрению).
[Например, прямой и курсивный шрифты: «a» — прямой, а «b» — курсивный.]
Затем, написав внутреннее письмо двухбуквенным алфавитом, нужно приложить к нему, буква к букве, внешнее письмо, написанное двойным алфавитом, и потом расшифровать. Пусть внешним письмом будет Do not go till I come («Оставайся на месте, пока я не приду»).
DO NOT GO TILL I COME
Пример такого приспособления [68] :
По датам может почти что показаться, словно Бэкон рассматривал вопрос чисто умозрительно и вывел из воспоминаний о юности метод секретной коммуникации, на практике не применявшийся. Спеддинг в своей книге «Фрэнсис Бэкон и его времена» (Francis Bacon and his Times) упоминает, что Бэкон мог почерпнуть намек на двухбуквенный шифр в труде Джамбаттисты делла Порты De occultis literarum notis («О тайной записи отдельных букв»), переизданном в Страсбурге в 1606 году, но впервые напечатанном еще в молодости Порты. Однако из некоторых свидетельств следует, что Бэкон пользовался своим особым шифром много лет. Леди Бэкон, мать философа, писала о нем в 1593 году сыну Энтони, старшему брату Фрэнсиса: «Я не понимаю его загадочного внутреннего текста». Более того, возможно, уже много лет назад он пытался применять свое изобретение на пользу государству. Его век был веком тайнописи. Каждому послу приходилось слать зашифрованные депеши, ведь только так — и то не всегда — он мог уберечь их от врагов. Так же писались тысячи страниц отчетов королю Филиппу от дона Бернардино де Мендосы, испанского посла при дворе королевы Елизаветы до времен Армады; стонущие под тяжестью пoлки архивов в Симанкасе свидетельствуют о подобном труде политиков, их шпионов и секретарей. Такой амбициозный юнец, как Фрэнсис Бэкон, — сын лорда — хранителя печати, а потому благодаря традиции и родословной связанный с королевским двором, кого Елизавета уже в младенчестве звала своим «юным лордом — хранителем печати»; кто с шестнадцати до восемнадцати лет находился на службе у английского посла в Париже, сэра Эмиаса Паулета, — наверняка постоянно сталкивался с потребностью в шифре, отвечавшем тем самым условиям, которые он назвал главными в 1605 году: незамысловатость, надежность, отсутствие подозрительности. Когда в письме своему дяде лорду Бёрли от 16 сентября 1580 года он предлагал особые услуги королеве, вполне возможно, что он желал стать шифровальщиком Ее Величества. Но то письмо, хоть за ним 18 октября того же года и последовало более требовательное, осталось безответным. Какими бы ни были мотив и цель этих посланий, они не покидали мыслей Бэкона, поскольку одиннадцать лет спустя мы снова видим в его письме лорду Бёрли: «Я всегда хотел служить Ее Величеству», и еще раз: «Отчасти мною движет скудость моих средств». В промежутке, 25 августа 1585 года, он писал сэру Фрэнсису Уолсингему, главному секретарю королевы: «Если же я этого не добьюся, вынужден буду вернуться к практике (в адвокатуру) не из финансовых потребностей, а ради репутации, которая, боюсь, может обветшать от долгого бездействия». Его брат Энтони провел бoльшую часть жизни за границей — предположительно, в тайных миссиях, — и, поскольку Фрэнсис получал от него послания, они, вне всяких сомнений, шифровались «внутренним» текстом, что так озадачивал их мать и применялся для надежности и секретности переписки. До какой степени отточен двухбуквенный метод Бэконом и его корреспондентами, видно по невероятно подробным различиям символов «а» и «b» в описании из De Augmentis 1623 года и далее. В издании, выпущенном Питером Меттайером в Париже на латыни в следующем, 1624 году, эти различия — по всей видимости, из-за несовершенства печати — настолько мизерны, что читатель, даже изучая представленные символы с дополнительной подсказкой в виде заголовков, найдет почти невозможным их разобрать. Например, варианты символа «n» для «а» и «b» даже при продолжительном изучении выглядят одинаково.
68
По пер. Н. Федорова.
Отметим, что Бэкон в описании шифра обращает внимание и на его бесконечные возможности и вариации. Послание может доноситься упорядоченным повторением любых двух символов в не более чем пяти комбинациях одного или обоих. С тем же успехом можно применять не только буквы, но и цвета, звон колоколов, выстрелы из пушек или другие звуки. Возможно задействовать все органы чувств в бесконечных комбинациях.
И
«Самое большее один к пяти»! Но в примерах системы, что он приводит восемнадцать лет спустя, когда, вероятно, его пора тайнописи в деловой переписке подошла к концу и он, уже достигнув высшей должности восседающего на мешке с овечьей шерстью [69] , мог спокойно взирать на тех, кто пытается что-то скрыть, при условии, конечно, что скрываются не взятки, — дается только один метод: пять внешних букв на каждую внутреннюю. В дальнейшем и более подробном периоде он говорит еще об одном необходимом условии: «Внутреннее письмо должно быть хотя бы в пять раз меньше внешнего…»
69
На мешке с шерстью традиционно восседает лорд-канцлер.
Даже в его примере Do not go till I come есть лишняя буква — последняя «e», словно он желал ввести читателя в заблуждение как намеком, так и прямым утверждением.
Возможно ли, что Бэкон решил не доводить до совершенства свой чудесный шифр? Поверим ли мы, что тот, кто открыто с самого начала говорил «самое большее один к пяти», довольствовался столь высоким числом внешних букв, когда мог обойтись и меньшим? Его же последнее условие превосходного шифра — а именно «не вызывать подозрения» — нарушается бoльшим числом символов, чем необходимо. Из-за повтора символов и раскрывают тайнопись, а в шифре, где символы обращены к глазам, уху, прикосновению или вкусу, а потому более заметны, шансы обнаружения только возрастают. Значит, нет сомнений, что он не остановился в своих исследованиях и изобретениях, покуда не довел шифр до наименьшего измерения, а затем по какой-то причине пытался отвлечь учеников от своих прежних утверждений. В дальнейшем, вероятно, еще будет доказано, что в переписке с друзьями он пользовался не одной вариацией и не одним сокращением своего двухбуквенного шифра. Когда станут известны секреты «писания», которые, по словам мистера У. Дж. Торпа в его примечательной книге «Тайные жизни Шекспира и Бэкона» (The Hidden Lives of Shakespeare and Bacon), Бэкон держал в своем кабинете в Туикенем-Парк, мы наверняка узнаем больше. Но в одном, однако, мы можем быть уверены: Бэкон не оставил свои интересные исследования и смена «самое большее один к пяти» в 1605 году на «хотя бы один к пяти» в 1623-м предназначалась для некоего умолчания или введения в заблуждение, нежели для ограничения первоначальных возможностей его великого изобретения. Однажды интересной темой для теорий и исследований станет вопрос, для чего применялся его двухбуквенный шифр между 1605-м и 1623-м и что он желал скрыть.
То, что оригинальный шифр можно сократить, налицо. Пятерного двухбуквенного шифра существует тридцать две комбинации. В елизаветинском алфавите, как отмечает сам Бэкон, было только двадцать четыре буквы, и некоторые возможности сокращения представляются сами собой, раз с самого начала не задействовалась целая четверть символов.
Приложение B. О сокращении числа символов в двухбуквенном шифре Бэкона
Изучив тексты — как с цифрами, так и с точками, — я нашел заметные повторения групп символов, но ни одна комбинация не повторялась достаточно часто. В цифровом шифре класс повторений казался заметнее. Впрочем, возможно, это оттого, что и сами символы были проще и более мне знакомы, а потому и догадки проверялись легче. Было возможно, что оба текста — лишь вариации одной системы. Я бессознательно взялся за простую форму — цифры — и очень долго и утомительно читал их слева направо, задом наперед, по вертикали, вычитал, складывал, умножал и делил, но безо всякого удовлетворительного результата. Ободряло только, что, когда я получил сложением восьмерки и девятки, они часто повторялись. Впрочем, как я ни бился, вывести из этого внятный результат я так и не смог.
В отчаянии вернувшись к тексту с точками, я нашел этот метод еще утомительнее, поскольку при ближайшем изучении отчетливо видел признаки шифра, но ни его тип, ни метод прочтения понять не мог. Большинство букв были помечены — вообще-то проще было найти буквы без точек. Приглядевшись еще ближе, я обнаружил, что точки расположены тремя разными способами: а) в теле самой буквы, б) над буквой, в) под нею. В теле буквы никогда не встречалось больше одной отметины, но вот тех, что выше и ниже, могло быть и одна, и две. Некоторые буквы помечались одной точкой в теле; другие, с точкой в теле или нет, не помечались ни сверху, ни снизу. Таким образом, во всех трех категориях наблюдалось полное разнообразие форм. Единственное, о чем мне то и дело говорило чутье, — крайне редко буквы помечались и наверху, и внизу. Наконец я умозаключил, что пока мне лучше оставить попытки расшифровки и самому попробовать разработать шифр — в духе бэконовского двухбуквенного, который в конце концов в чем-то да совпадет с внешними условиями одного или обоих у меня на руках.
Но у бэконовского двухбуквенного в том виде, в каком он предлагается в Novum Organum («Новом Органоне»), в каждом случае пять символов. Поскольку повторов групп по пять я не видел, я взялся за задачу сократить бэконовскую систему до меньшего числа символов — что мне уже удавалось в прошлом.
Я часами перебирал способы сокращения, с каждым разом все ближе подбираясь к непревзойденной простоте, пока наконец не почувствовал, что освоил принцип в совершенстве.
Возьмем бэконовский двухбуквенный шифр, как он сам его описывал, и устраним все повторы из четырех или пяти одинаковых знаков: aaaaa, aaaab, abbbb, baaaa, bbbba, bbbbb. Так остается полный алфавит с двумя дополнительными символами для точек, повторов, заглавных букв и так далее. Впрочем, сей метод удаления не позволяет сократить само число использованных символов — их все равно требуется по пять внешних на каждую внутреннюю букву. Следовательно, нужно попробовать другой процесс сокращения, затрагивающий разнообразие символов без связи с числом повторов каждого, вплоть до пяти.