Тайна Моря

Стокер Брэм

— Что случилось? — прошептал я, не смея прекращать целиться и даже оглядываться.

— Рука! Заберите мой пистолет, я не могу стрелять левой.

Я протянул руку назад, и он вложил в нее револьвер. Я увидел, как по палубе мелькнул темный силуэт, выстрелил по нему — и промахнулся. Еще раз — но оружие отозвалось лишь щелчком: я израсходовал все пули. Тогда я взял другой револьвер. Яростная перестрелка длилась несколько минут. Марджори почти не стреляла, берегла пули, зато у меня, не успел я опомниться, замолчал и второй револьвер. Наши противники не были трусами, о подобных состязаниях они знали побольше нашего.

Кто-то явно вел счет выстрелам, потому как вдруг выкрикнул:

— Рано, парни! У них еще по меньшей мере три пули!

Они одновременно и быстро вернулись в укрытие.

Все

это время мы стремглав летели по воде. Но позади по правому борту уже слышалось движение большого парохода. Из его труб доносился рев печей. Не замолкали боцманские свистки, туман прорезали грубые приказы. Прожектор тоже не бездействовал — мы видели его луч высоко в тумане, хотя пока он не мог прорваться к нам, чтобы показать путь впередсмотрящему на «Кистоуне». Ближе по правому борту слышался другой звук, сопровождающий маленькое судно на всех парусах. Ветер приносил резкое «шлеп-шлеп» волн по бортам и ревел в такелаже. Должно быть, за нами следовал «Спорран», сурово презрев опасность. Капитан китобоя, понимая, что его вот-вот обнаружат, налег на штурвал вправо. Сам я в темноте ничего не различал, но моряк видел и рискнул, хотя мог сесть на мель в Круден-Бей. Пройдя немного, он снова навалился на штурвал, и мы легли на другой галс; на миг нас потеряли и линкор, и яхта. Марджори умоляюще посмотрела на меня, и я кивнул в ответ: в таком положении рисковать было нельзя. Она сделала еще один выстрел. Издалека по правому борту немедленно последовал ответ в виде новых приказов в рупор и ответных свистков боцманов. Банда дала в нас залп — но, очевидно, наудачу, потому что пули прошли далеко. Затем послышалась гневная ругань капитана и угроза: если стрельба продолжится, то он опустит паруса, пусть его поймают.

Ему ответил один из банды:

— Этот пакетбот не посмеет остановить вас внутри трехмильной зоны: это линкор Дяди Сэма, и он не рискнет задерживаться в здешней гавани, пока война не окончена.

На что первый угрюмо сказал:

— Я бы на это не ставил. К тому же кто-нибудь да нагонит! Потише там, если получится. Против нас и так накопилось немало, если нас поймают! — Ответ похитителя был практичным. Я не видел, что он сделал, но понял, что он приставил пистолет к голове капитана с грозной клятвой: — Делай, как договорились, а не то вышибу мозги на месте. Здесь против всех накопилось немало, включая тебя, и твой единственный шанс — выбираться из этой дыры. Понял?

Капитан смирился со своим положением и тихо отдал приказ сперва следовать к берегу, а потом — направо, пойдя зигзагом, как заяц.

Но вдруг этому курсу положило конец маленькое судно — китобой чуть в него не врезался, — по легкому внешнему виду я понял, что это яхта.

В ту пару секунд, когда мы шли мимо ее кормы, я выкрикнул:

— Все в порядке, Макрэй. Мы еще целы. Они хотят сбежать в море. Постарайся передать «Кистоуну».

Ответом было ликование всей яхты.

Когда наш корабль ускользнул в туман, на нас бросилось несколько врагов. Я вернул дону Бернардино его кинжал, а сам вооружился ножом боуи. Мы приготовились на случай, если враги перейдут в рукопашную. Обстреливая нас, они подобрались почти вплотную, но мы не высовывали носа из-за мачты и не пострадали. Ближе подходить, не видя нас, они не решались, а мы выжидали. Пока мы так стояли с заходящимися от напряжения сердцами, корабль снова пошел вправо. Должно быть, нас что-то защищало, потому что мы уже не чувствовали на себе ни ветра, ни прилива.

Вдруг один из матросов сказал:

— Тихо там! Я слышу волны!

Остальные замерли и прислушались, и тут капитан выкрикнул:

— Право руля — мы идем на берег!

Корабль немедленно отозвался, и мы пошли против ветра, тут же ощутив прилив. Но тогда в тумане впереди засверкал прожектор. Мы не успевали остановиться или сменить курс, чтобы избежать линкора, с которого бил этот луч, но капитан снова дал право руля — и мы пошли впритирку с большим военным кораблем. Я видел его башню с торчащей пушкой.

Раздался голос из рупора, и я разобрал только первые слова, как судно уже осталось позади:

— Впереди рифы!

Даже в такое время дал о себе знать инстинкт морехода — спасти

другое судно от беды. Ответом нашего корабля был залп проклятий. Затем прожектор скользнул по палубе, и мы увидели всех своих врагов. Они окружили нас большим кольцом и смыкались. Увидели и они нас и с боевым кличем бросились в наступление. Я обхватил Марджори за талию и побежал с ней к носу, там поднял на поручень и сам вскочил рядом. Через миг к нам присоединился дон Бернардино, и мы увидели, как прожектор, пройдя по нам, вонзился в туман впереди. Корпус парохода уже почти затерялся во мгле, остался только слабый намек на его присутствие в виде силуэта чудовищной махины за прожектором и конца бушприта, задравшегося высоко над туманом. А впереди нас — рев воды и тот пронзительный шорох, что сопровождает откат волны, ударившейся о скалы. Наш шкипер увидел опасность и принялся громогласно отдавать приказы.

Но было поздно. Когда прожектор снова мазнул по нашей палубе, я увидел, как кольцо врагов рассыпается; почти в тот же миг лучи прошли за нас, упав на торчащую из моря низкую скалу, в чьи бока бились тяжелые волны. И мы полным ходом шли на нее, подхваченные ужасной скоростью ветра и течения.

В следующий миг мы напоролись на подводный риф. Нас троих резко швырнуло вперед, в море. Я услышал позади отчаянный крик — а затем у меня над головой сомкнулись волны.

Всплыл я в бешеном приступе страха за Марджори. На поручне она сидела по левую руку от меня и, значит, упала в стороне открытого моря, не берега. Я приподнялся как мог, и огляделся, и, слава богу, увидел, как в нескольких ярдах от меня поднимаются две руки. Всеми силами я погреб к ним и смог вытянуть жену на поверхность. С нею рядом, несмотря на растущие панику и ужас, я уже мог соображать. В такие мгновения разум работает с молниеносной скоростью, и уже через секунду я пришел к единственному выводу: камень, о который мы ударились, находится среди Скейрс. А раз так, нашим единственным шансом было держаться прилива и стараться избегать подводных рифов, о чьей смертоносности я знал так хорошо. Ведь я видел, как там нашел свою смерть Лохлейн Маклауд.

Предстояла отчаянная борьба. Вода мчалась меж скал, и даже там, где не поднимались волны, было непросто прорваться к берегу. Сам я был достаточно сильным пловцом, чтобы спастись, даже если бы пришлось обогнуть внешний риф и держать курс на самую гавань Уиннифолда. Но с Марджори на руках — с Марджори, которая только-только научилась плавать… Перспектива рисовалась страшная. Мы не могли терять ни единого шанса, и я велел жене скинуть юбки, тут же унесенные волной: так она могла плыть свободнее и во всю силу.

Яростно налетал ветер, мы чуть не захлебывались в нахлестывающих гребнях. На уровне воды света как раз хватало, чтобы видеть рифы на несколько ярдов впереди, линия берега поднималась серой непроглядной массой. В темноте и напряжении битвы с приливом я мало что мог поделать, разве что поддерживать голову Марджори и свою над водой, позволяя течению нести нас. Я по возможности избегал рифов и посвящал все силы тому, чтобы доставить нас к берегу. Не было времени ни на страхи, ни на сомнения, ни на надежды; настал час борьбы, пусть она и казалась бесконечной.

Через несколько минут я начал выбиваться из сил — сказались тяжесть последних дней и напряжение в попытке достичь китобоя. Время от времени мелькала мысль о доне Бернардино и помогавших нам друзьях, но все они были слишком далеко. Вероятно, мне больше никогда не увидеть испанца; быть может, никому уже не увидеть нас… я впадал в летаргию отчаяния.

Яростным усилием я вернул себя к насущной задаче и упорно держался своего курса. Марджори делала что могла, но ее силы были на исходе. Она становилась смертельным грузом… Это вдохновило меня на новые старания, и я рванул так исступленно, что все-таки приблизился к суше. Здесь нам попалось что-то вроде укрытия: волны, разбиваясь о внешние рифы, теряли напор. Белые гребни, что обрушивал на нас ветер, тоже слабели. Это дарило надежду и поддерживало во мне отвагу. Я сражался — сражался — сражался — сражался. О! Неужели борьба никогда не кончится! Я стиснул зубы и яростно пробивался вперед. Я чувствовал, что приливной волной нас несет в проход между подводными рифами.