Тайна Сорни-най

Шесталов Юван Николаевич

Тут все готово. Дрова, лучины, спички, соль… Даже вода нагрета.

— Не плохой человек был в нашей избушке. Законы тайги знает. Спасибо!.. Быстро согреемся, — сказала довольная мама, подкладывая в чувал сухие смолистые дрова. — Только кто же это?

— Это я! — раздался вдруг за дверью избушки голос Нярмишки. Мгновение, и он весело снимает охотничий пояс, из которого сыплются белки, горностаи. Старик один заполнил избушку. Стало тесно. И от его шуток, особых словечек… Нярмишку называют шаманом, а он обыкновенный охотник, только больше других говорит, поет, сыплет словом…

Сегодня Нярмишка рассказал про медведя. Я выслушал этот рассказ с любопытством и не на шутку струхнул.

— Ночью сквозь сон

слышу, — говорит Нярмишка, — залаяла собака, лошадь заржала, бьет копытом о стену избушки. Лошадь была привязана к саням. Зарядил ружье, вышел на улицу. Подошел к лошади, а она вся дрожит, тянется ко мне, как человек, жаждущий помощи. Ну, я догадался, в чем дело: хозяин. Только почему он шляется? Зима ведь. В берлоге бы ему лежать да лапу сосать. А он шастает по снегу, как дурной человек. Да он и есть человек, только лесной, ум потерявший. То ли поздняя осенняя оттепель его подняла, то ли куль, оборотень лесной, в виде зверя ходит.

Нярмишка не называет медведя по имени, как все старые манси в подобных случаях, а говорит иносказательно.

— Так тем и кончилось? — спросила мама.

— Пострелял я из ружья в воздух несколько раз, чтобы отпугнуть лесного. Да пошел спать. Ночью три раза просыпался. Один раз его рев услышал у самой избушки. Лошадь заржала, рванулась и — вскачь в сторону деревни пустилась. Я слышал только гул звонкой снежной дороги… Потом рев повторился. «Ага, — подумал я, — лошадь, к счастью, ускакала, не далась в лапы черному». Ходит черный вокруг избы, стучится в стены, в дверь, видно, очень проголодался. Зимой-то неоткуда ему еды взять: всё под снегом. Вот и дурачится косолапый.

— А ты, дядя Нярмишка, видел этого… его… лесного… — Я знаю, что медведя нельзя называть по имени, а то ведь он семиухий, услышит и накажет меня.

— Видел, — ответил торопливо Нярмишка, будто куда-то спешил. — Утром вышел я на улицу, гляжу, от самой двери к густому ельнику следы: будто босой человек прошел. Где снег потверже, там остались следы от когтей… Собака моя косилась на эти следы, рычала, а все же со мной бежала. Знает, умница, что надо меня вовремя предупредить, вдруг семиухий где-нибудь за кустом спрятался. Собака зверя далеко чует. А человек нет. Может вмиг оказаться в когтистых лапах.

Отошел я с километр от избушки, вижу, кости молодого оленя лежат. На снегу кровь. «Ну, — думаю, — лесной нашел пропитание и теперь не злой, должно быть». Успокаиваю себя. Иду дальше. Вдруг моя собака опять рычать начала. Снег нюхает, воздух нюхает. Ноздрями водит, не хочет дальше идти. Хотел бить ее. Но зачем собаку бить? Друга нельзя бить. Не знаю, что делать. Наготове у меня ружье. Еще в избе зарядил пулей. И нож мой в ножнах ждет своего часа… И вдруг слышу хруст снега. Собака насторожилась. По ее поднятым ушам, по глазам, в которых зажглись таинственные искры, все понимаю. Вижу, на проталине стоит черный, большущий. Стоит на задних лапах. Около кедра. У кедра кора надорвана. Стоит, не чует нас. Своим делом занимается. Зацепит когтями за кедровую ветку, оттянет ее да вдруг отпустит. И смотрит, как сыплются иголки. Прислушивается к шороху падающей хвои. Непонятным делом занимается лесной. Будто после похмелья. Или, может, играет. Странный! Очень странный. Музыкант?

«Своим делом занимается лесной человек. Ну и пусть занимается! — думаю я. — Нас не трогает, и мы его не тронем». Своей дорогой пошли мы с собакой.

И дядя Нярмишка сказал такие слова, слова-заклинания:

Словами острыми, Пальцами цепкими, Руками сильными Схвати зверя, Одолей его! Усмири его!

Собака лайка — мой лучший друг.

Я лежал на снегу.

Рядом со мной вертелась моя собака. Я смотрел на небо. На небе плыли облака. Они походили на белых пушистых собак.

Собаки бегают и играют на белом снегу, похожем на белые облака. С ними играют ребята, даже взрослые. А собаки радуются, прыгают, лижут своих хозяев. Они очень преданные. Собаки — самые верные друзья. Все так говорят, да и сам я вижу.

Но почему у них нет разума?

Не верю.

Нет, у собаки есть разум.

Когда я плачу, моя собака, мой молодой пес визжит. И хотя в его глазах нет слез, я знаю: он плачет. Когда я радуюсь, мой пес тоже радуется, заливаясь веселым лаем. Упаду на снег, запрячу лицо — мой пес лижет голову, малицу, разгребает сугроб, ищет мое лицо.

Собаки ищут лицо человека, смотрят в глаза человека, как прямые, честные, искренние друзья. Моя собака — мой лучший друг.

Неизвестный В три погибели согнувшись лежит. Позовешь на охоту, — Впереди побежит. Зверя почует — На весь лес запоет. — Собака.

Есть сказка про собаку.

Когда-то собака жила в лесу. Однажды ей стало скучно. И она побежала одна по тайге искать себе друга. Бежала-бежала, вдруг видит: зайчик. Скачет зайчик туда-сюда. Деревья улыбаются. Радуются, что они встретились. Собака и говорит: «Давай будем друзьями!» — «Давай!» — говорит зайчик. Поиграли, поиграли — ночь настала. Забрались под куст, спать легли. Качаются высокие деревья, шумят, будто сказки друг другу рассказывают. Под этот сказочный шум зайчик уснул. А собаке никак не спится. «Что там наверху шумит? — думает она. — А что, если полаять?» Залаяла собака. Зайчик вскочил и говорит дрожащим голосом: «Ты зачем лаешь? Услышит нас волк, придет и съест».

Примолкла собака и думает: «Плохого я друга нашла. Трусливое у него сердце. Наверное, волк никого не боится».

Побежала дальше.

Встретила собака в тайге много зверей. И волка, и медведя, и росомаху. Но ни волк, ни медведь, ни росомаха не стали ее друзьями.

Хозяином и другом себе собака выбрала человека. А почему? О, это длинная сказка: всею жизнью своею доказывает это человек.

Воет, плачет собака: Волки зубастые близко. Чуткий сторож собака — Друг человека верный. Друга иметь хорошо: Выручит друг в беде. Как человек и собака, Дружно живите, люди!

Еще утренняя заря не зажглась, а мы уже шли на охоту. Впереди бежал Ханси, наш пес, главный охотник. Он частенько останавливался, поворачивая голову, смотрел на маму.

— Ты, Ханси, понимай: ребята еще малые, ноги у них слабые. А дорога охотничья длинная, силы беречь надо. Потому идем мы не торопясь. А ты беги, беги. Да получше ищи. Добудем зверя — не с пустыми руками вернемся. Радость будет!

— Что ты, мама! Мы большие! — возмущаюсь я.

В ответ мама напевает:

Со снежной ветки вспархивает птица, Летит, кружа. По узеньким следам собольим мчится Моя душа. По перелескам мчится, по полянам, Сквозь бурелом. Но и не зная имени, помянут Меня добром.