Тайна убийства Столыпина
Шрифт:
– Сразу же после взрыва я увидел странное явление. Когда пробегал в переднюю, то видел каких-то людей в синих блузах, копавшихся у моего туалетного столика. У меня не было времени да и мысли, чтобы их окликнуть. Я думал только о детях…
– Но как воры могли так быстро оказаться в вашей спальне? – удивился Крыжановский.
– Не знаю. Конечно, они не приехали вместе с террористами, а прибежали после взрыва. Но цель их состояла не в том, чтобы спасти людей, а в том, чтобы поживиться на чужом горе.
– Такова, в сущности, людская натура: если есть возможность прибрать
– Если у человека нет совести и чести, он легко поддается искушению, – согласился Столыпин.
О своих потерянных драгоценностях он не сожалел, а вот о Марииных вздохнул – они старшей дочери достались от бабушки. То были драгоценности семейные, родовые.
– Все их отдал бы за здоровье Натали, – заключил Петр Аркадьевич.
– Ведь не все люди плохие! – заметила Ольга Борисовна, держа в руках шкатулку, спасенную Казимиром.
– Конечно, не все, – согласился супруг. – Иначе жизнь не имела бы смысла!
В первый же вечер в дом на Фонтанке, куда перебрались Столыпины, стали перевозить спасенные вещи – большие узлы с бельем, платьем и другими пожитками. Разбирая их, раскладывали по шкафам, стоящим в новой квартире.
Большинство вещей было в крови. Попадались лохмотья человеческой плоти.
– Это бессмысленное занятие, – констатировала Ольга Борисовна, – надо от этих вещей отказаться.
На Фонтанке хозяйничали Мария и ее подруга Маруся Кропоткина, вместе с ними пережившая взрыв на Аптекарском острове. Ольга Борисовна дежурила в больнице у Наташи, Петр Аркадьевич ездил к государю и в больницу, к дочери.
Он видел, как страдала бедная девочка. Первые дни она была без сознания, тихо бредила, лепеча бессвязные фразы о цветах, деревне, о том, что у нее теперь нет ног. И все время стонала. Двигаться не могла – ноги ее были подняты и закреплены вертикально вверх.
Видя страдания дочери, отец снова и снова винил себя в мучениях невинных людей, искалеченных жизнях, и страдания его от этого были невыносимы.
Это отметила в своем дневнике Мария Столыпина, вспоминая тот период жизни семьи. Она была права. Муки, пережитые ее отцом, сделали его совершенно другим человеком. Теперь он стал жестче относиться к террористам и тем, кто призывал к топору. «Если они хотят топора, то пусть его увидят!» – считал он.
Во время взрыва на Аптекарском острове пострадало много людей.
Столыпин, которого намеревались убить, остался в живых. Такова ирония истории.
Вскоре царь предложил Петру Аркадьевичу с семьей переехать в Зимний дворец. Решение разумное: во дворце лучше была организована охрана, везде стояли часовые, и по этой причине считалось, что дворец – хорошо охраняемая тюрьма.
Детям, Аде и Наташе, отвели громадные светлые комнаты, между которыми устроили перевязочную. Придворные заметили, что больная девочка лежит в покоях, служивших когда-то спальней Екатерине Великой.
Остальные дети с удовольствием бегали в сады. Один сад – большой – был внизу, другой – висячий – на уровне второго этажа. Здесь даже росли большие липы.
Сам Столыпин, чтобы не покидать своего убежища, гулял по залам или выходил
Часто вместе с детьми родители прогуливались по залам дворца. Зал за залом, гостиная за гостиной тянулись строгой анфиладой. Со стен смотрели на гуляющих портреты императоров, в таинственном полумраке отсвечивали позолоченные рамы, мебель и люстры, переливающиеся разноцветными огнями. В тронном зале стоял покрытый чехлом трон.
Во дворце было сумрачно. В каждом помещении светилась лишь одна дежурная лампочка. Лениво шаркали обувью лакеи, избегавшие вопросов, – прислуга предпочитала молчать и не напрашиваться на разговоры.
Расхаживая по дворцу, Столыпин думал о том, как изменчиво время. Еще вчера в этих залах проходили важные приемы, гремела музыка, давались балы, а сегодня поселилась скука и серые сумерки заглядывали в окна дворца, как заглядывала в них революция.
Революции боялись. О ней не говорили, а если и говорили, то шепотом, не вслух.
На первом же после взрыва приеме государь предложил Столыпину большую денежную помощь для лечения детей. Столыпин сухо ответил:
– Ваше величество, я не продаю кровь своих детей.
Зря он так ответил. Государь говорил искренне, хотел помочь. И Николай II отнес резкий ответ Столыпина на счет его тягостного состояния. Конечно, думал он, только по этой причине Петр Аркадьевич находится в дурном расположении духа.
Известие о взрыве на даче Столыпина застало Азефа в Финляндии. Взрыв его испугал. Товарищи, обратившие внимание на нервозность Азефа, не могли понять, в чем дело. Казалось, радоваться надо было, что по вешателю Столыпину нанесен удар, и сожалеть лишь о том, что тот остался в живых, а тут непонятное смятение.
Валентина Попова, член Боевой организации, которую выдал Азеф, в то время работала в лаборатории, где изготовлялись бомбы. Она отметила: Иван Иванович – так в целях конспирации звали рядовые члены партии Азефа – неожиданно пришел вечером взволнованным, и более того, подавленным. Молча перелистал железнодорожный справочник, собрался ночевать в лаборатории, но потом раздумал и ушел на станцию.
Азеф нервничал не просто так. Он опасался, что Столыпин и Герасимов сочтут его обещания за обман, а его поручительство за Боевую организацию – за договор, сделанный лишь для отвода их глаз. Он опасался, что озлобленные руководители охранки, не зная настоящих организаторов взрыва, произведут аресты тех, кого он уже назвал, и своими решительными действиями провалят Азефа товарищам по партии.
И тогда он потребовал от товарищей публичного отречения от взрыва на даче Столыпина, что еще больше удивило членов Боевой организации. Прежде такого не практиковалось.
– Для чего это? – спрашивали Азефа.
– Мы должны осудить морально и политически сам способ такого покушения. Нельзя убивать невинных людей из-за одного виновного, – убеждал он и ссылался на Каляева, не позволившего себе бросить бомбу в великого князя Сергея Александровича лишь потому, что с ним рядом находились дети.