Тайная капитуляция
Шрифт:
Дольман передал Кессельрингу последние данные о развитии операции «Восход», в том числе и о том, что Вольф только что ездил в Швейцарию вместе со Швайницем и Веннером, но при этом не упомянул о поездке эмиссаров в Казерту для подписания безоговорочной капитуляции. Он придержал эту последнюю, и важнейшую деталь из рекомендации Ниссена, предложив Кессельрингу догадываться, насколько удачно он сможет в данный момент разобраться с возникшими проблемами, тем более что Витингоф теперь стал его подчиненным. Вместо того Дольман, по его собственному рассказу, задал следующий вопрос: «Что вы будете делать, ваше высокопревосходительство, и какой ответ дадите немецкому народу, если в этот трагический момент он призовет вас к ответу?»
«Будьте уверены, – ответил Кессельринг, – что в такой ситуации
Дольмана успокоил такой туманный ответ. Он решил, что Кессельринг поддержит любые действия, ведущие к перемирию, если он будет свободен так поступать, то есть если Гитлер будет мертв, а генералы будут на его стороне. Дольман покинул Кессельринга с чувством значительного облегчения. Но его суждения о поступках Кессельринга были неверны, как показали события последующих дней.
Как только Дольман и Ниссен покинули 26 апреля штаб Кессельринга, тот позвонил Витингофу и попросил о персональной встрече в Инсбруке. Как ухитрился Кессельринг в эти критические для Южногерманского фронта дни оставить свой командный пост, я не знаю, но 27 апреля они встретились в районе Инсбрука, где-то на полпути между Мюнхеном и Больцано, местом встречи оказалась личная ферма гауляйтера Гофера. Присутствовали на ней помимо Витингофа и Кессельринга еще Ран и Гофер.
Гофер, похоже, не собирался много говорить. Он был незначительной фигурой на сцене и следил за другими игроками, чтобы выбрать момент, когда выбросить свои карты на стол. Апогеем совещания стало выступление Кессельринга, когда тот вновь заявил, что не согласится ни на какую капитуляцию, пока жив фюрер. Он объявил, что незнаком с фактами, но считает своим долгом верить в обоснованность заявления фюрера о том, что битва за Берлин приведет к перелому в войне в пользу Германии. А поскольку он, Кессельринг, верит в это и связан воинской присягой, он не может вступать ни в какие независимые соглашения. Витингоф и Ран не смогли поколебать его упрямства. Ран попытался оставить дверь открытой, высказав предположение, что все они действуют в потемках, так как не знают результатов поездки Вольфа в Швейцарию и условий, предлагаемых союзниками. Он предложил, чтобы Дольман тотчас же отправился в Швейцарию для встречи с Даллесом и выяснил, как идут переговоры. Кессельринг на это согласился, но это в общем-то не было уступкой. Просто весь вопрос откладывался, и можно было на данный момент прекратить дальнейшие споры.
Кессельринг поспешно вернулся в Мюнхен. Гофер остался на своем посту в Инсбруке, откуда он, очевидно, извещал Кальтенбруннера о происходящем. После совещания Витингоф и Ран остановились для коротких переговоров в Мерано, южнотирольском городе к северу от Больцано, где Ран устроил свою временную резиденцию после роспуска посольства Германии при республике Муссолини на озере Гарда.
Генерал Рёттигер остался в Больцано и поддерживал связь с Витингофом по телефону. Он с тревогой узнал о неубедительном исходе совещания с Кессельрингом и выехал на автомобиле в Мерано для встречи с Раном и Витингофом. Видимо, он понимал, что Ран будет полезен в попытках убедить Витингофа действовать теперь на свой страх и риск, поскольку другого пути не было видно. Он взял с собой Дольмана, потому что был информирован о плане Рана направить его в Швейцарию.
Должен пояснить, что наши сведения о совещании в Мерано и последующих событиях основаны на серии письменных воспоминаний, полученных нами от трех участников совещания – Витингофа, Рёттигера и Дольмана, – а также от Вольфа, когда война была уже окончена. Что случилось в Мерано – можно оценить по выдержкам из этих отчетов.
Рёттигер писал: «Витингоф впал в полное уныние и считал, что он более не в состоянии осуществить капитуляцию. Я возражал ему. Последовала чрезвычайно бурная дискуссия, в ходе которой я вынужден был использовать весьма резкие выражения. Ран оставался нейтральным».
Дольман писал: «Витингоф был настроен пессимистично, возбужден, нервозен. Слава богу, здесь был генерал Рёттигер, без которого все мероприятие оказалось бы невозможным. Витингоф продолжал твердить о чести солдата и верности фюреру, которые, однако, не помешали ему несколькими днями ранее направить
Витингоф не упоминает об этом дне в своих мемуарах. Очевидно, ему не хотелось о нем вспоминать.
Таким образом, днем 27 апреля, через несколько часов после того, как я получил сообщение из Вашингтона, что запрет на переговоры снят, прошло совещание, которое грозило сорвать миссию германских эмиссаров в Казерте. Старший командир, Витингоф, который пять дней назад согласился направить эмиссара для подписания капитуляции, теперь был готов отступиться от своего решения.
Едва завершилось совещание, пришло известие, что Вольф переправился в Австрию и находится на пути в Больцано. Это устраняло необходимость поездки Дольмана в Швейцарию. Вместо этого все четверо, Витингоф, Рёттигер, Ран и Дольман, вернулись в Больцано, чтобы встретить там Вольфа. Они также сочли необходимым проинформировать Гофера о возвращении Вольфа. Ему позвонили в Инсбрук и попросили этим же вечером приехать в Больцано.
Вольф прибыл в Больцано незадолго перед полуночью 27 апреля. Важнейшее совещание главных германских заговорщиков, участников «Восхода», началось около 2 часов утра 28 апреля. Вольф поведал своим слушателям о последних событиях в Швейцарии – о том, как союзники прервали переговоры, затем изменили свои инструкции, и об отъезде Швайница и Веннера в Казерту. Вольф доказывал, что безоговорочная капитуляция – единственный вариант, который примут союзники. Какие-то сделки по отдельным вопросам, сказал он, сейчас не подлежат обсуждению. Некие шансы могли бы существовать раньше, если бы немцы не затянули дело до такой степени и не спорили так долго между собой. Успешное наступление союзников и беспорядочное бегство германских армий, происходящее в последние недели, которые с тех пор, как впервые возникла серьезная возможность прекращения огня, – вот что решило дело. Никто не может надеяться, что победоносная армия союзников позволит немцам выпрашивать особые условия.
Действительно никто – за исключением Гофера. Он явно был глубоко разочарован. Он заявил, что впервые слышит о «безоговорочной капитуляции» и знает, что на эти условия никогда не согласится. Он потребовал, чтобы все воинские формирования на его территории были поставлены под его контроль. Такое требование коварного правителя Тироля встретило неистовые протесты всех присутствовавших, даже Витингофа. Рёттигер затеял с Гофером жаркий и безрезультатный спор, и уже засветло собеседники разошлись, так и не придя ни к какому соглашению. Гофер был в гневе. Остальные участники решили, что не следует предпринимать каких-либо действий, пока из Казерты не вернутся эмиссары с условиями капитуляции. Очевидно, никто не был склонен информировать Кессельринга об их присутствии там.
Было 28 апреля: эмиссары только что прибыли в Казерту. В этот день произошло событие, которого боялись все германские заговорщики из «Восхода». Гитлер назначил Кессельринга главнокомандующим всеми германскими армиями на юге, включая армии Витингофа. Это был один из последних приказов Гитлера, почти похоронивший «Восход».
В какой-то момент 29 апреля Гофер сумел связаться с Кессельрингом и сообщил, что Вольф рассказал заговорщикам днем раньше: условием союзников была безоговорочная капитуляция. Рёттигер, который, в отличие от Вольфа, никогда не доверял Гоферу, был первым, кто понял, к чему идет дело. В телефонном разговоре, который состоялся у него с Гофером 29-го, тот орал на него: «Вы собираетесь действовать через мою голову! Я не намерен больше иметь ничего общего с вашими планами! Почему вы ведете переговоры вместо того, чтобы сражаться?» Рёттигер сказал Вольфу, что, по его мнению, над ними нависла грозная опасность. И все же Вольф не мог поверить, что Гофер их предал. Позже в тот же день, в другом телефонном разговоре, Кессельринг предупредил Рёттигера: «Сражайтесь – и не думайте о переговорах».