Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
«Я прошу Вас выслушать меня в последний раз и учесть, что я партию и ЦК никогда не обманывал».
Однако 26 января Абакумов доставил в Кремль Сталину пространный протокол допроса Юзефовича, в котором Лозовский выставлялся главарем сионистской «пятой колонны» в СССР, и в тот же день по указанию вождя тот был взят под стражу [1022] .
Низвержение Лозовского с номенклатурного Олимпа стало помимо прочего местью партийного аппарата человеку, который, лично зная Ленина и его точку зрения на ассимиляцию евреев как на объективный и позитивный процесс, тем не менее отступил от завета вождя и впал в грех национализма. Одной из ключевых фигур, принимавших участие в расправе над Лозовским, был Маленков, руководивший по поручению Сталина деятельностью ЦК по борьбе с еврейскими националистами и космополитами. Поэтому не удивительно, что именно тогда общественная молва (которая нередко интерпретируется некоторыми современными авторами, в том числе и учеными-историками, как вполне надежный источник) приписала ему инициативу в развертывании антиеврейских кампаний и причислила его к разряду густопсовых антисемитов. Оспаривать такое устоявшееся мнение непросто, тем более что оно вроде бы подкрепляется множеством косвенных фактов, среди которых фигурируют и изложенные выше эпизоды трагической судьбы Лозовского. Но в истории расправы с покровителем ЕАК имели место и обстоятельства другого
1022
Костырченко Г.В. Указ. соч. — С. 129.
Мало кому известно, что в аппарате ЦК вместе с Маленковым долгое время работал некто М.А. Шамберг, который являлся не только его креатурой и личным другом, но и свояком. В начале 20-х годов они вместе учились в Московском высшем техническом училище, а с 30-х — работали на руководящих должностях в МК ВКП(б). Потом на время их жизненные пути разошлись: Маленкова забирают в ЦК, а Шамберга отправляют в распоряжение Одесского обкома партии. Однако уже в марте 1936 года Маленков, возглавлявший тогда ОРПО ЦК, берет 34-летнего Шамберга к себе заместителем. В 1942 году толкового и аккуратного функционера назначают на ответственный пост заведующего оргинструкторским отделом ЦК. Когда в 1946-м карьерная звезда Маленкова несколько поблекла, Шамберг хоть и удержался в центральном аппарате партии, но только в качестве инспектора. Впрочем, он не был тщеславен и к тому же не мог не замечать усиливавшегося с каждым годом аппаратного антисемитизма и не понимать в связи с этим деликатности своего положения. Поэтому, когда в середине 1948 года Маленкова восстановили в должности секретаря ЦК, Шамберг не претендовал на повышение, довольствуясь тем, что его сын Владимир (впоследствии преуспевающий специалист по американской экономике) женился на Воле Маленковой, дочери вновь обласканного Сталиным покровителя. Однако в начале 1949-го Сталин потребовал от Маленкова порвать с еврейской родней. И по воле вождя брак дочери царедворца был расторгнут. Сгустились тучи и над самим Шамбергом, который на беду был связан родственными узами и с Лозовским: тот был женат на его сестре, С.А. Шамберг, а дочь Лозовского, B.C. Дридзо, которая в 1919–1939 годах была личным секретарем Н.К. Крупской, приходилась Шамбергу женой. Когда Лозовского изгнали из ЦК и партии, Шамберг, резонно опасаясь, что и его захватит водоворот репрессий, направил 21 января, вероятно по совету Маленкова, в ЦК записку такого содержания:
«…Сегодня утром С.А. Лозовский сообщил мне, что… выведен из состава членов ЦК ВКП(б) и исключен из партии за связь с руководителями шпионского еврейского националистического центра в бывшем Антифашистском еврейском комитете…. О своих отношениях с Лозовским должен сказать следующее. Никакой связи с ним по служебной линии у меня никогда не было. Поэтому факты, которые теперь вскрылись, мне известны не были… Я, естественно, бывал у него на квартире. Во время встреч велись обычные общие разговоры на политические или литературные темы по общеизвестным по печати фактам. О его служебных делах разговоров не было. В частности, ни разу не было никакого разговора по каким-либо вопросам, связанным с работой Антифашистского еврейского комитета…. Припоминая теперь свои встречи с Лозовским, я должен откровенно сказать, что у меня не было повода… подозревать его в антипартийных действиях и настроениях. Учитывая, что я нахожусь в родственных отношениях с человеком, исключенным из партии, считаю, что трудно будет дальше продолжать работать в аппарате ЦК ВКП(б). Прошу решить вопрос о моей дальнейшей работе» [1023] .
1023
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 114. — Д. 738. — Л. 39. Оп. 118. — Д. 296. — Л. 63–64.
Маленков не оставил в беде друга-еврея и перевел его в глухую провинцию, в Кострому, на должность заместителя председателя исполкома областного совета, на которой тот пребывал вплоть до смерти Сталина.
РАСПРАВА НАД ЖЕМЧУЖИНОЙ.
Наряду с Лозовским жертвой верхушечной «разборки» стал еще один «падший ангел», также в одночасье исторгнутый из среды номенклатурной элиты. Речь идет о жене Молотова П.С. Жемчужиной. В исторической литературе распространено суждение, что, строя козни против этой женщины, Сталин злоумышлял исключительно против ее влиятельного супруга и стремился таким образом устранить наиболее сильного конкурента в борьбе за власть. Вероятно, что в силу своего, мягко говоря, недоверчивого характера он в какой-то мере мог испытывать ревность ко второму человеку в государстве, особенно после того как, заболев осенью 1945 года, услышал, что в ближайшем окружении того стали прочить в его преемники. Однако бесспорно то, что эти подозрения не смогли поколебать веру Сталина в личную преданность ему Молотова. В противном случае он давно бы избавился от него так же, как это делал с другими. Поэтому логичней было бы утверждать, что если диктатор и был недоволен своим первым министром, то прежде всего из-за того, что тот, будто бы, попав в «сионистские сети», невольно оказывал услуги «еврейским националистам» через своего протеже Лозовского и собственную супругу, имевшую на него сильное влияние. Именно эту властную женщину, первую скрипку в семье, Сталин мог заподозрить в том, что та подговорила мужа демонстративно воздержаться при голосовании на XVIII партконференции (1941 г.) предложения, исходившего от него, вождя партии и народа, о выводе ее из кандидатов в члены ЦК, а, может быть, Сталину подумалось, что именно она, ловко используемая Михоэлсом и другими «сионистами», заставляла «подкаблучника Вячу» в качестве заместителя главы правительства мирволить еврейским националистам внутри страны, а как министра иностранных дел — проводить оказавшийся бесплодным произраильский курс во внешней политике. Так или иначе, но 21 октября 1948 г. Сталин впервые выразил открытое недовольство Молотовым. В телеграмме в ЦК ВКП(б), отправленной им с юга, в довольной резкой форме были дезавуированы уже отосланные в Германию поправки Молотова к проекту послевоенной конституции этой страны. Причем Сталин настоял, чтобы в принятом на следующий день специальном постановлении политбюро было указано, что эти поправки являются «неправильными политически» и «не отражают позицию ЦК ВКП(б)» [1024] .
1024
Там же. — Оп. 162. — Д. 39. — Л. 108.
А может быть, подозрения посетили вождя, когда ему стало известно о теплой и продолжительной беседе Жемчужиной с Г. Меир на приеме по случаю 31-й годовщины Октябрьской революции, который для аккредитованных в Москве иностранных дипломатов устроил как руководитель МИД Молотов, предложивший израильскому посланнику выпить рюмку водки. Обе дамы говорили на идише. Объясняя собеседнице свое хорошее знание этого языка, Жемчужина с гордостью сказала: «Ich bin a iddishe tochter» («Я — еврейская дочь»). Затем она одобрительно отозвалась о посещении Меир синагоги. На прощанье жена министра со слезами на глазах пожелала благополучия
1025
Меир Г. Моя жизнь. — Кн. 2. — С.281–282. Советско-израильские отношения. — Т.1. — Кн. 1. — С. 427. Советские евреи пишут Илье Эренбургу. — С. 350.
Сталин не мог не быть обеспокоенным тем, что в глазах советских евреев Меир, эта проамерикански настроенная «палестинская дама» [1026] , превратилась в некую почти харизматическую личность, провозвестницу грядущего исхода в Землю обетованную [1027] . Поэтому советское руководство не очень-то и скрывало свое негативное к ней отношение. Так что Меир очень скоро осознала всю деликатность своего положения. 29 марта 1949 г. на стол Сталина легла следующая информация «органов»: Меир объявила о своем скором отъезде из Советского Союза; при этом она сожалела о том, что, если с американскими евреями и правительством США дружеские связи (с получением финансовой помощи) будут развиваться и дальше, то «со стороны Советского Союза это невозможно: ни финансовая помощь, ни переселение». Такое заявление было равносильно признанию неудачи миссии первого израильского посланника в СССР. 18 апреля, накануне своего отъезда в Израиль, где Меир собирались вручить портфель министра труда в новом правительстве, она, передав полномочия временному поверенному в делах своей страны М. Намиру, собрала последнюю пресс-конференцию. На ней, пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, она исполнила долг вежливости в отношении страны, которую покидала:
1026
Так заглазно величали Меир в высшем номенклатурном свете Москвы.
1027
Примечательны несмотря на свою наивность слухи, циркулировавшие тогда в среде московского еврейства: израильского посла «евреи на руках выносили после ее посещения синагоги… крича при этом: наш посол, наш посол; «посол Израиля… отобрала с собой в Палестину 12 лучших инженеров для строительства там промышленных предприятий, но Сталин их отправил прямым ходом в ссылку в Печерский край»; вместе с Мейерсон «все московские евреи собрались было уезжать в Палестину, но советское правительство отказалось отпустить их туда, так как не хотело лишаться самых умных и самых деловых людей»; «посол Израиля вовсе не была шпионкой, и правительство СССР напрасно выслало ее из пределов России». На самом деле конкретный вклад Меир в решение проблемы эмиграции советских евреев ограничился тем, что в январе 1949 года она тщетно пыталась добиться от властей СССР согласия на выезд стариков и детей для воссоединения с родственниками в Израиле[1641].
«Я многому научилась здесь и считаю свое пребывание здесь одним из величайших опытов моей жизни».
Между тем, разжигая подозрительность «хозяина», Абакумов 17 декабря 1948 г. представил ему протокол допроса З.Г. Гринберга, в котором впервые говорилось о причастности жены Молотова к преступной деятельности еврейских националистов. Поскольку Жемчужина состояла в партии и, самое главное, была супругой члена политбюро, Сталин подключил к расследованию, проводившемуся Абакумовым, также М.Ф. Шкирятова, фактически руководившего КПК при ЦК ВКП(б). Образовавшийся таким образом партийно-полицейский тандем 26 декабря провел на Старой площади серию очных ставок между Жемчужиной и арестованными к тому времени Фефером, Зускиным и членом правления московской еврейской общины (так называемой двадцатки) М.С. Слуцким, которые накануне дали согласие сотрудничать со следствием и были соответствующим образом проинструктированы. Уже на следующий день вечером Сталин ознакомился с результатами трудов Шкирятова и Абакумова. Жемчужина обвинялась ими в «политически недостойном поведении», а конкретно ей инкриминировались следующие прегрешения:
«В течение длительного времени… поддерживала знакомство с лицами, которые оказались врагами народа, имела с ними близкие отношения, поддерживала их националистические действия и была их советчиком… Вела с ними переговоры, неоднократно встречалась с Михоэлсом, используя свое положение, способствовала передаче… политически вредных, клеветнических заявлений в правительственные органы. Организовала доклад Михоэлса в одном из клубов об Америке, чем способствовала популяризации американских еврейских кругов, которые выступают против Советского Союза. Афишируя свою близкую связь с Михоэлсом, участвовала в его похоронах, проявляла заботу о его семье и своим разговором с Зускиным об обстоятельствах смерти Михоэлса дала повод националистам распространять провокационные слухи о насильственной его смерти. Игнорируя элементарные нормы поведения члена партии, участвовала в религиозном еврейском обряде в синагоге 14 марта 1945 г., и этот порочащий ее факт стал широким достоянием в еврейских религиозных кругах…» [1028] .
1028
РГАСПИ. — Ф. 589. — Оп. 3. — Д. 6188. — Л. 12–26.
Кроме того, Жемчужиной припомнили, что в 1943 году она попросила Михоэлса встретиться в Нью-Йорке с ее братом, бизнесменом Сэмом Карпом. Не укрылось от недреманного ока власти и то, что летом 1946-го Михоэлс, придя однажды к Жемчужиной на работу, поделился с ней поступавшими к нему жалобами евреев на притеснения местного начальства, а потом поинтересовался, к кому лучше обратиться по этому поводу — к Жданову или Маленкову? На что Жемчужина ответила:
«Жданов и Маленков не помогут, вся власть в этой стране сконцентрирована в руках только одного Сталина. А он отрицательно относится к евреям и, конечно, не будет поддерживать нас» [1029] .
1029
Там же. — Л. 10–11.
На состоявшемся 29 декабря заседании политбюро Жемчужину исключили из партии. При этом было особо отмечено, что «несмотря на сделанные… в 1939 году Центральным Комитетом ВКП(б) предупреждения по поводу проявленной ею неразборчивости в своих отношениях с лицами, не заслуживающими политического доверия, она нарушила это решение партии и в дальнейшем продолжала вести себя политически недостойно» [1030] .
На сей раз Молотов голосовал «за». Потом он вспоминал, что, «когда на заседании Политбюро он (Сталин. — Авт.) прочитал материал, который ему чекисты принесли на Полину Семеновну, у меня коленки задрожали» [1031] .
1030
Там же. — Ф. 17. — Оп. 3. — Д. 1073. — Л. 56.
1031
Сто сорок бесед с Молотовым. — С. 473.